Симуляция

Консерв был нищим, и, в отличие от Валуна, для него подаяние было основным доходом. Но не единственным. Он не попрошайничал в людных и доходных местах, там работали городские нищие, в сущности наемные работники, отдающие большую часть заработка своим хозяевам. Консерв презирал их, как и всех городских жителей. На Пустоши каждый был сам себе хозяином. Там тоже были свои правила и свои начальники, но никто не говорил тебе, когда вставать, что делать, как смотреть. На Пустоши никто не решал твоих проблем, потому и выжить там мог не каждый, но пока ты жив, твоя жизнь принадлежит тебе.

Консерв побирался на улицах рабочих кварталов, его можно было увидеть и в таких местах, где за день проходит меньше сотни человек. Выручка его бывала невелика, зато конкурентов никаких. Да и патрули встречались нечасто. К тому же, его ремесло было удобно совмещать с другим – с ремеслом наводчика, что он и делал весьма успешно. Переходя со своей жестянкой от одного угла к другому, он внимательно наблюдал за магазинчиками, аптеками, прачечными, а потом, за стаканчик-другой, щедро делился со знакомыми иванами добытой инфой: когда уходят и приходят хозяева, когда уносят выручку, как запирают двери, сколько людей бывает в заведении и когда. Если с его указки проходило успешное дело, то ему обычно подбрасывали небольшую долю.

Сейчас он по просьбе Перочиста уже вторую неделю наблюдал за большим одежным магазином, самым жирным куском во всем предместье. Собственно, он уже и не принадлежал к рабочим кварталам, и одевались в нем в основном "белые воротнички" из более приличных районов. Но и рабочие позажиточнее заходили туда, когда был повод шикануть.

Консерв изо дня в день наблюдал за работой магазина, меняя точки наблюдения, примечая детали опытным глазом, иногда даже делая фотографии на полученную у Перочиста камеру. Обычно первым в магазин приезжал его хозяин, коммерсант Орехов со своим водителем и секретарем. Важно пройдясь по торговому залу, он проверял, все ли выглядит достаточно внушительно и, частенько, начинал мелкие реформы. По его указаниям сотрудники переставляли стеллажи с одеждой, переодевали манекены или переставляли их с места на место. Господин Орехов выглядел как полководец, размещающий войска перед решительной битвой. Затем он скрывался в своем кабинете и больше не показывался оттуда до конца дня.

Одновременно подходили первые сотрудники, магазин открывался, подтягивались редкие покупатели. В торговом зале начинали работать один-два продавца, кассир, два охранника. К полудню покупатели уже тянулись ручейком, и к этому времени вся ореховская рать была в сборе. Два кассира, почти десяток продавцов, уборщица, трое подсобников. Вечером ручеек покупателей превращался в реку, по субботам эта река была особо полноводной и продавцы сбивались с ног.

Кассиры несколько раз за день снимали кассу и относили деньги в кабинет хозяина. Видимо, у него там был сейф. Потом поток редел, и к закрытию в магазине оставался, фактически, только скучающий персонал. Охранники запирали двери и проверяли не осталось ли посторонних в зале.

Продавцы наводили порядок на стеллажах. В это время подъезжали инкассаторы, их броневик останавливался почти вплотную к главному входу. Один сидел за рулем, другой заходил внутрь, третий оставался у двери. Охранник впускал инкассатора и опять запирал дверь. Орехов выходил из своего кабинета с опечатанной сумкой и вручал ее инкассатору. Тот, в сопровождении двух охранников, направлялся к выходу. Охранники отпирали дверь и выходили сами, блокируя с двух сторон пространство между входом в магазин и броневиком. Затем выходил инкассатор с деньгами и тут же садился в машину. Через мгновение броневик уже удалялся по улице. Все это время в торговом зале было около дюжины сотрудников, а охранники и инкассаторы действовали четко и сосредоточено. Они прекрасно представляли себе, сколько желающих наложить лапу на их кассу найдется в неблагополучном соседнем районе.

Лишь проводив броневик, Орехов проводил со своими людьми короткий разбор полетов, отпускал всех, кроме ночной охраны и покидал магазин сам.

Кажется, теперь я знаю, как течет время для червячка, насаженного на крючок: ничего выдающегося, просто щедрая порция смертной скуки перед тем, как тебя съедят – боюсь, примерно таким образом и коротает свой досуг между рождением и смертью большинство людей… [6]

Благодаря обширным прозрачным витринам Консерв мог за всем этим наблюдать. Сейчас он ясно видел клерка, подбиравшего себе галстук с рубашкой. Тот рылся на стеллажах, подходил к зеркалу, шел к вешалкам и опять возвращался к зеркалу, чтобы сложить две покупки бутербродом и оценить их в сочетании со своим лицом. Лицо было сведено стандартной жизнерадостной судорогой преуспевающей шестерки.