Нет больше никакой надежды для смысла. И без сомнения это хорошо: смысл смертелен. Но то, благодаря чему он навязал свое эфемерное царство, то, что он думал уничтожить, дабы навязать царство Люмьер, сама видимость, бессмертна, неуязвима перед нигилизмом, даже перед нигилизмом смысла или бессмыслицы.
Вот где начинается соблазн.