Нападать
на репрезентацию
также не имеет
больше никакого
смысла. Понятно,
что все студенческие
конфликты (как
и, в более широком
смысле, на уровне
глобального
общества) вокруг
репрезентации,
делегации
власти, по той
же причине,
являются не
более чем призрачными
перипетиями,
еще достаточными,
тем не менее,
для того, чтобы
безнадежно
занять авансцену.
Не знаю, благодаря
какому эффекту
Мебиуса, но
репрезентация
также повернулась
на саму себя,
и весь логический
универсум
политического
распадается
моментально,
оставляя место
бесконечному
пространству
симуляции, в
котором больше
никто не является
ни репрезентируемым,
ни репрезентативным
чего бы то ни
было, где все,
что аккумулируется,
разаккумулируется
одновременно,
в котором исчез
даже основной,
директивный
и готовый оказать
помощь фантазм
власти. Еще
непонятный
для нас, неузнаваемый
универсум
неблагоприятной
кривой, которой
наши ментальные
координаты,
ортогональные
и простирающиеся
в линейную
бесконечность
критики и истории,
неистово
сопротивляются.
Тем не менее,
именно там
необходимо
сражаться, если
даже это еще
имеет смысл.
Мы – симулянты,
мы – симулякры
(не в классическом
смысле «видимости»),
вогнутые зеркала,
излучаемые
социальным,
излучение,
лишенное светового
источника,
власть без
происхождения,
без дистанции,
и именно в этом
тактическом
универсуме
симулякра
необходимо
будет сражаться
– без надежды,
надежда это
слабая ценность,
но с вызовом
и исступленно.
Поскольку не
нужно отрицать
сильное возбуждение,
эманирующее
от этой обессиленности
всех инстанций,
всех осей ценности,
любой аксиологии,
включая политическую.
Этот спектакль,
который является
одновременно
агонией и апогеем
капитала, далеко
превосходит
спектакль
товара, описанный
ситуационистами.
В этом спектакле
кроется наша
основная сила.
Мы не находимся
больше в каком-либо
сомнительном
или победоносном,
но политическом
силовом отношении
с капиталом,
это фантазия
революции. Мы
находимся в
отношении
вызова, соблазна
и смерти с
универсумом,
который таковым
больше не является,
потому что, по
правде сказать,
в нем отсутствует
какая-либо
осевая система.
Вызов, брошенный
нам капиталом
в бредовом
состоянии –
бесстыдно
ликвидирующий
закон прибыли,
прибавочную
стоимость,
производительные
цели, властные
структуры, и
обретающий,
в завершении
своего процесса
глубокую
безнравственность
(но также соблазн)
примитивных
ритуалов деструкции,
так вот этот
вызов необходимо
принять в
бессмысленной
эскалации.
Капитал так
же безответствен,
необратим,
неотвратим,
как и ценность.
Только ему она
способна подарить
фантастический
спектакль
своего распада
– лишь призрак
ценности еще
витает над
пустыней классических
структур капитала,
так же как призрак
религии, десакрализованный,
витает уже так
долго над миром,
так же как призрак
знания витает
над Университетом.
Нам предстоит
снова стать
кочевниками
этой пустыни,
но свободными
от автоматической
иллюзии ценности.
Мы будем жить
в этом мире,
обладающем
для нас всей
волнующей
странностью
пустыни и симулякра,
со всей правдоподобностью
живых призраков,
блуждающих
и симулирующих
животных, которые
капитал, которые
Что присутствует в политическом порядке от всего этого? Слишком мало.
Но мы должны
также сражаться
с сильным гипнозом,
который оказывает
на нас агония
капитала, с
мизансценой
агонии, осуществляемой
самим капиталом,
реальными
агонизирующими
участниками
которой мы
являемся. Оцепленные
Май 1976.
Последнее танго ценности
Брехт