Мы больше не способны представить себе какой-либо иной мир, благодать трансцендентности покинула нас так же. Классическая научная фантастика была фантастикой расширяющегося мира, она черпала свои силы из рассказов об исследовании космического пространства, которые перекликались с более земными формами исследования и освоения, присущими XIX и XX столетиям. В этом нет чёткой причинно-следственной связи: мировой рынок — рынок не только товаров, но и ценностей, знаков, моделей — не оставляет никакого места воображаемому; примерно из-за этого и исследовательский (технический, психический, космический) мир научной фантастики также прекратил своё существование, но совсем не потому, что земное пространство сегодня виртуально выражено с помощью кода, нанесено на карты, переписано, насыщено и таким образом будто замкнуто в себе вследствие глобализации. Однако оба этих явления чётко связаны между собой и являются двумя сторонами одного и того же общего процесса имплозии, пришедшего на смену гигантскому процессу эксплозии и экспансии, характерному для прошлых веков. Когда система достигает своих собственных границ и полностью насыщается, происходит реверсия — возникает нечто иное, в том числе и в воображаемом.
До сих пор у нас всегда был резерв воображаемого, то есть коэффициент реальности пропорционален резерву воображаемого, которое и делает реальное полновесным. Это также верно относительно географических и космических исследований: когда не остаётся девственной территории, а значит, территории, доступной для воображаемого,
С этого момента что-то должно измениться: прогноз, экстраполяция, эта разновидность пантографической чрезмерности — всё, что придавало шарм научной фантастике, становится невозможным. Теперь невозможно выстроить нереальное на основе реального, воображаемое на основе данных о реальном. Процесс будет протекать скорее в обратном направлении: он будет состоять в децентрации ситуаций и моделей симуляции, в изобретательных попытках прибавить им красок реального, повседневного, пережитого, в переосмыслении реального как фантастического, и именно потому, что оно исчезло из нашей жизни. Иллюзия реального, пережитого, повседневного, но воспроизведённого иногда с такими странными деталями, что они начинают смущать, воспроизведённого как животный или растительный заповедник, выставленного на обзор в своей прозрачной точности, но лишённого сущности, заранее дереализованного, гиперреализованного.
Пожалуй, научная фантастика в этом случае уже не будет чем-то романическим, раздающимся вширь со всей той свободой и «наивностью», которую даёт ей очарование открытия, скорее наоборот — она будет развиваться имплозивно, так же как развивается нынешняя концепция Вселенной, пытаясь возродить, перевоссоздать, оповседневить фрагменты симуляции, фрагменты той общей симуляции, которая стала для нас миром, именуемым «реальный».