- Слеваку еще нужно завизировать программу, - напомнил Эл. - Может быть, Николь не захочется слушать чакконну; вкусы у нее весьма специфические, да и меняются они непрерывно.
Перед своим внутренним взором Ян представил себе Николь возлегающей на своей огромной кровати в розовом с оборками пеньюаре, ее завтрак на подносе рядом с нею, когда она просматривает порядок исполнения номеров программы, представленной ей для одобрения. Она уже прослышала о нас, подумалось ему. Она знает о нашем существовании. В таком случае мы действительно существуем. Нас вызвали к существованию как ребенка, которому нужно, чтобы мать любовалась тем, что он делает, придали законную силу факту нашего существования - естественно, под пристальным наблюдением Николь.
А когда она отведет свой взор от нас, подумалось ему, что тогда? Что будет с нами после? Мы дезинтегрируемся, снова погрузимся в забвение?
Назад, подумалось ему, к случайному скоплению бесформенных атомов? Туда, откуда мы вышли, в мир не-существования. Мир, в котором мы влачили всю нашу жалкую жизнь, до вот этого самого момента.
- И, - продолжал Эл, - она, возможно, попросит нас сыграть на "бис".
Она, может быть, даже закажет сыграть что-нибудь, особенно ей полюбившееся. Я провел кое-какие изыскания, и установил, что она иногда заказывает сыграть "Счастливого крестьянина" Шумана. Возьми-ка себе это на заметку. Нам не помешало бы прорепетировать "Счастливого крестьянина", так, на всякий случай.
Он задумчиво протрубил несколько раз в свой кувшин.
- Я так не могу, - вдруг заявил Ян. - Не могу дальше продолжать. Это все слишком много для меня значит. Что-то обязательно выйдет не там, как нам того хочется; мы не понравимся ей, и нас вышвырнут вон. И мы больше уже никогда не сможем этого забыть.
- Послушай-ка, - начал Эл. - У нас есть папоола. И это дает нам…
Он неожиданно замолчал. На тротуаре появился высокий, несколько сутулый пожилой мужчина в дорогом сером костюме на натуральной ткани.
- Боже мой, да весь это Люк собственной персоной! - воскликнул Эл.
Вид у него был испуганный. - Я-то сам видел его всего лишь дважды за всю свою жизнь. Что-то точно должно быть не так.
- Лучше закатить назад папоолу, - сказал Ян.
Папоола тем временем двинулась навстречу Луни Люку.
Со смущенным лицом Эл признался:
- Не могу. - Он отчаянно стал возиться с клавиатурой у себя на поясе.
- Она не откликается на посылаемы мною импульсы.
Папоола поравнялась с Люком, тот наклонился, подхватил ее и пошел дальше, направляясь к стоянке, держа папоолу под мышкой.
- Он взял управление ею на себя, - сказал Эл и тупо уставился на Яна.
Дверь конторы отворилась и внутрь ее вошел Луни Люк.
- Нас известили о том, что вы уже давно пользуйтесь ею, в свободное от работы время, в личных целях, - сказал он, обращаясь к Элу, тихо и как-то не очень серьезно. - Вас ведь предупреждали о том, чтобы вы не делали этого. Папоола является инвентарем стоянки, а не собственностью оператора.
- О… - только и протянул Эл. - И что дальше?
- Вас следовало бы уволить, - заявил Люк, - но вы хороший продавец, и я оставлю вас на работе. Однако вам придется обходиться без ее помощи.
Еще плотнее обхватив папоолу, он направился к выходу.
- Ну, мне пора уходить.
Тут он заметил кувшин Эла.
- Никакой это не музыкальный инструмент; это сосуд, в котором держат самогон.
- Послушайте, Люк, - сказал Эл. - Это же прекрасная реклама. Дать концерт для Николь означает повысить престиж всей сети продажи марсолетов.
Понимаете?
- Мне не нужен престиж, - отрезал Люк, приостановившись у самой двери. - Я не обслуживаю Николь Тибо; пусть она руководит своим Отечеством, как ей заблагорассудится, мое же дело - продавать марсолеты, так, как мне заблагорассудится. Она не трогает меня, я оставлю в покое ее, и это вполне меня устраивает. Не осложняйте мое положение. Скажите Слеваку, что вы не можете выступить и выбросите из головы эту дурацкую затею - ни одному взрослому мужчине не взбредет в голову выдувать мелодии из пустой бутылки.
- Вот здесь как раз вы и заблуждаетесь, - возразил Эл. - Искусстве можно отыскать даже в самой гуще обыденной жизни, вот как хотя бы, например, в этих кувшинах.
На что Люк, ковыряясь в зубах серебряной зубочисткой, заметил:
- Теперь у вас не будет папоолы, чтобы смягчить Первую Семью в свою пользу. Задумайтесь-ка об этом. Неужели вы в самом деле надеетесь чего-либо добиться?
Он ухмыльнулся.
Немного подумав, Эл сказал, обращаясь к Яну.
- Он прав. Все это - заслуга папоолы, работавшей на нас. Однако… все равно, отступать уже некуда.
- Смелости вам не занимать, - отметил Люк. - А вот как у вас со здравым смыслом? И все же, я восхищаюсь вами. Я теперь понимаю, почему вы стали продавцом столь высокого уровня в моей фирме - вы не сдаетесь, вы бьетесь до конца. Забирайте с собой папоолу на тот вечер, когда будете играть в Белом Доме, и верните ее мне на следующее утро.
Он швырнул круглое, похожее на клопа, созданье Элу. Подхватив папоолу, Эл прижал ее к своей груди, как огромную подушку.