Симулакрон

— Не забывайте о том, что целью войны для нацистов является полнейшее искоренение мирового еврейства. Это не просто побочный результат войны.

Наступила тишина.

Обратившись, наконец, к своим людям из НП, Николь приказала:

— Схватите его!

Один из агентов НП прицелился и выстелил из пистолета в Гольца. Но тот, с большой точностью рассчитав время, в то же самое мгновение, когда дуло пистолета совместилось с целью, вошел в контакт с обволакивавшим его полем фон Лессинджера. Все окружающее вместе с теми, кто в этот момент находился помещении, затуманилось и исчезло. Он остался в той же самой комнате, вокруг красовались все те же болотные орхидеи, но людей в ней уже не было. Он присутствовал здесь один, теперь уже в качестве неуловимого призрака будущего, вызванного полем, вырабатываемом аппаратурой.

Перед его мысленным взором промелькнули в совершенно беспорядочной последовательности картины, связанные с Ричардом Конгросяном, вовлеченным в какие-то загадочные события, сперва связанные с ритуалами его очищения, а затем с Уайлдером Пемброуком. Уполномоченный НП что-то сделал, но Гольц не смог разобрать, что именно. А затем он увидел самого себя, сначала обладавшего огромной властью, а затем вдруг — что было уже совершенно непостижимо — мертвого. Николь также проплыла в поле его зрения, но какая-то совершенно иная, чего он также не смог постичь. Смерть казалось, существовала повсюду в будущем, она потенциально поджидала всех и каждого.

Что это могло обозначать? Может быть, это всего лишь игра воображения?

Крах уверенности неизбежно навел его на мысли о Ру Конг-у. Все это было следствием его психокинетического дара, искажением фактуры будущего, обусловленным парапсихическими способностями этого человека.

Знал ли об этом сам Конгросян? — задался вопросом Гольц. Могущество такого рода — может составлять тайну даже для того, кто им обладает.

Конгросян, заблудившийся в лабиринте собственного душевного расстройства, по сути не является дееспособным, и тем не менее он все еще способен непредсказуемым образом воздействовать на свое окружение, все еще угрожающе нависает над пейзажем всех альтернативных будущих, над всеми грядущими днями. Если бы я только смог постичь это, — подумал Гольц. Постичь этого человека, который станет главнейшей загадкой для всех нас… тогда я справился бы. Будущее больше уже не состояло бы из трудно различимых теней, сцепленных в такие конфигурации, которые обычной логике — моей, во всяком случае, — никогда не удается раскусить.

***

В своей палате в нейропсихиатрической клинике «Франклин Эймс» Ричард Конгросян громко провозгласил:

— Я теперь абсолютно невидим.

Он поднял руку, провел ею в воздухе, но ничего не увидел.

— Вот оно и наступило, — добавил он, и не услышал собственного голоса: он перестал воспринимать и звуки. — Что же мне теперь делать? спросил он у четырех стен своей палаты.

Ответа он не услышал. Конгросян был совершенно один. Теперь он был лишен малейшей возможности связываться с внешним миром.

Мне необходимо выбраться отсюда, решил он. На поиски помощи — здесь он не получал никакой помощи; медики оказались не в состоянии приостановить дальнейшее развитие его заболевания.

Я вернусь в Дженнер. продолжал размышлять он, — повидаться со своим сыном.

Не было никакого смысла разыскивать д-ра Саперба или любого другого врача, независимо от того, ориентирован он на химиотерапию или нет. Время подыскивать способ лечения безвозвратно прошло. Теперь болезнь его вошла в новую стадию. В чем она будет заключаться? Этого он пока еще не знал.

Однако со временем узнает. При условии, что переживет ее. Только как это ему удастся, когда он уже и так во всех отношениях мертвец?

Вот так, отметил он про себя. Я умер. И все же я еще жив. Это было дня него загадкой. Он никак не понимал этого.

Наверное, подумал он, я должен искать воскресение, воскресение как телесное, так и духовное.

Не прибегая к излишней осторожности — ведь никто не в состоянии был его видеть — он покинул свою палату, прошел по коридору к лестнице, спустился вниз и вышел наружу через боковой выход клиники. Вскоре он уже шагал по тротуару незнакомой улицы, в холмистом районе Сан-Франциско, окруженный громадами высоченных зданий, многие из которых были построены еще до Третьей мировой войны.

Стараясь не наступать ни на какие трещины в асфальте, он практически свел на нет, пока хотя бы до поры до времени, последние следы того мерзкого запаха, которые оставались даже во время его бодрствования. Мне, похоже, становится лучше, решил он. Я отыскал временный ритуал очищения или по меньшей мере уменьшения этого моего навязчивого телесного запаха…

Каким образом теперь я смогу играть на фортепиано? — спросил он сам себя. Это, очевидно, означает конец коей карьеры.

И тогда он вдруг вспомнил — Меррилл Джадд, химикал из «АГ Хемие».

Предполагалось, что Джадд должен помочь мне, вспомнил он. Я почти совсем забыл об этом, разволновавшись в связи с тем, что стал невидимым.

Я могу отправиться в «АГ Хемие» взяв роботакси.