«Симпсоны» как философия

Мы говорим: «Молния сверкает», но действительно ли существуют два явления: молния и сверкание? Конечно нет. Однако, похоже, это единственный для нас способ постичь и выразить что-либо. Мы должны использовать субъект-подлежащее «молния» и глагол «сверкает», дабы выразить то, что мы восприняли. Но так мы обманываемся, веря, что за действием стоит некая стабильная сущность, являющаяся его причиной. Иными словами, в результате мы полагаем, что наличие в языке разграничения подлежащего и сказуемого адекватно отражает структуру реальности. Но это ошибка. Мы говорим: «Гомер ест», «Гомер пьет», «Гомер рыгает», тогда как в действительности никакого «Гомера» за процессами еды, питья и рыгания нет. За действием нет сути. Гомер — просто сумма действий, не более того.

Ницше говорит, что глубоко укоренившееся в нашем языке разделение действия и деятеля приводит к отделению видимости от реальности, которое трансформируется в дихотомию идеи и вещи у Платона, воли и представления у Шопенгауэра и в противопоставление Царствия Небесного и земли, Бога и человека у христиан. «Я боюсь, что мы не освободимся от Бога, потому что еще верим в грамматику», — пишет Ницше[88].

Прежде чем начать разговор о перемене мест традиционно «хорошего» и традиционно «плохого» в философии Ницше, я хочу заметить: хотя во времена Ницше еще не было телевидения и вряд ли его интересовала мультипликация, все же мультфильм «Симпсоны» является прекрасным воплощением (или метафорой) ницшеанского понимания фиктивности «деятеля», связываемого с «действием». В шоу, подобном «Симпсонам», за действием поистине не стоит никакой сути. Всё, что есть, — на экране. Гомер, Барт, Лиза, Мардж и Мэгги представляют собой не что иное, как сумму своих действий. Мультфильм существует, разумеется, только в восприятии, он лишь видимость. Здесь нет даже актеров, которые могли бы снять маски и выйти из своих ролей. Что такое Барт, помимо его еженедельных проказ? Ничто. Он просто набор совершаемых действий. В понимании Ницше такова природа не только мультфильмов, но и всего мира.

Такова реальность. Мир — это хаотичный, бессмысленный поток становления, а быть реальным, быть частью мира, частью потока — значит казаться. Иллюзия не маскирует реальность — иллюзия и есть реальность. А лучше вообще отказаться от понятий иллюзии и реальности. Все, что мы можем с уверенностью сказать, — есть поток.

Идеал Ницше

Итак, в своих ранних произведениях Ницше предполагал, что мир разделен на иллюзорное и реальное, на волю и представление. Вскоре он отказался от этого взгляда, заявив, что хаос ничем не скрыт, а за действием нет сути. Интересно следствие смены его позиции. Если раньше Ницше считал нас всех феноменами скрытой воли, художественными проекциями, произведениями искусства Первоединого, являющегося подлинным художником и зрителем, то теперь мы стали одновременно волей и феноменом, или, точнее, разница между ними исчезла вовсе. Следовательно, мы сами обратились в художника, зрителя и произведение искусства одновременно: «Как эстетический феномен, наше существование все еще сносно для нас, и искусством даны нам глаза и руки и прежде всего чистая совесть для того, чтобы мы смогли из самих себя сотворить такой феномен»[89]. Ницше стер различие между искусством и жизнью. Следовательно, поскольку существование может быть оправданно или искуплено как эстетический феномен, художественный опыт, Ницше вместо оправдания мира начал говорить об оправдании личности. Как выражение воли или ее проявление мы являемся художниками и произведениями искусства в одном лице и тем оправдываем себя, придаем смысл своей жизни, — творя самих себя через выражение воли, через свои действия.

Однако зададимся вопросом: что значит сделать свою жизнь произведением искусства? Вспомните, для Ницше отказ от реальности, спрятанной за иллюзией, означает также отказ от самого понятия стабильного, прочного эго, или субъекта: «„Субъект“ — это не что-либо данное, а нечто добавленное, изобретенное и спроецированное на то, что есть»[90]. Под этим Ницше подразумевает, помимо прочего, создание своего «я» из собственных порывов, инстинктов, желаний, действий и т. д. В работе «Ницше: Жизнь как литература» Александр Нехамас говорит нам: «Единство своего „я“, составляющее также его индивидуальность — это не что-то данное, а что-то достигнутое, не отправная точка, а цель»[91]. В книге «Веселая наука» Ницше намекает на этот идеал или проект, когда пишет о «придании стиля» самому себе: