Фильтр, от которого я отрезала узкую полоску, сразу же входит в нашу кофеварку. По его образцу я подравниваю другие. Я не знаю, почему давно этого не сделала. Я достаю из корзины только что выброшенную упаковку, распрямляю ее, наполняю обрезками от фильтров и опять засовываю между газетами. Потом беру в руку будильник с большим циферблатом и подношу к глазам, чтобы проследить, как дернется минутная стрелка. Озябнув, я поднимаюсь и подхожу к окну. Никаких звезд на небе не видно. Луны – тоже. Я медленно закрываю раму. И вспоминаю, что хотела попить. Вынимая из буфета стакан, я говорю себе, что – раньше или позже – умирать придется каждому, всем. В данный момент эта истина кажется мне удивительным открытием.
Я выпиваю воду, соскабливаю воск с подсвечника, выбрасываю огарки и вставляю новые свечи. Внезапно я перестаю ощущать усталость, и у меня даже возникает желание включить радио, чтобы послушать музыку, просто красивую музыку. Но я отказываюсь от этой мысли. Я не хочу рисковать. Мне важно сохранить хорошее настроение, пусть лишь на пару минут.
Глава 14 – Зеркало
Франк прислонился лбом к двери в ванную.
– Все в порядке? – спрашивает он. Его голос звучит глухо. Он кладет руку на ручку двери. – Можно? Несмотря на жевательную резинку, собственное дыхание напоминает ему о давешнем ужине: индейка со сливками, запеченная в горшочке, перед этим – луковый суп, после – итальянский сырный десерт. Кроме пива он ничего не пил. Они вышли из погребка «У ратуши» около двенадцати. А сейчас – час ночи.
– Барбара? – Его пальцы постукивают по дверному косяку. – С тобой все в порядке?
Он отходит назад, пока она открывает защелку, ждет немного и потом сам толкает дверь:
– Можно войти?
Она стоит в нижней сорочке перед зеркалом и промокает тампоном свою левую бровь. Юбка лежит на крышке унитаза, блузка и колготки валяются на плиточном полу. Барбара прижимает вату к флакону, быстро его опрокидывает и наклоняет голову к другому плечу. Когда она поднимает руку, Франк видит слипшиеся волоски у нее под мышкой.
– Бабс, – говорит он и целует ее в волосы. – Все еще болит? – В зеркале выражение ее лица кажется странным, непривычным.
– А что, если я стану утверждать, будто ты меня ударил, даже избил? Что тогда?
С его лица сходит напряжение. Он улыбается.
– Это было бы нечто. Тогда мне крышка.
– Не думаю, – говорит она, снова наклоняясь вперед. – Ты стал бы доказывать обратное, и все подтвердили бы, что мы живем как гармоничная пара. А на меня навесили бы ярлык порочной, истеричной и жадной женщины. Вот так. – Она кладет ватный тампончик рядом с краном. – С тебя бы даже не сняли депутатскую неприкосновенность.
– Тем не менее, – говорит он и снова ее целует, – моя репутация оказалась бы подмоченной.
– А если бы я была беременна? – Она ловит его взгляд в зеркале.
Он отодвигает в сторону конский хвостик и целует ее в затылок. Кончиками пальцев касается ее лопаток.
– Мне правда жаль, что так вышло, – говорит он и прикрывает глаза.
– Тебе не о чем жалеть.
– И все-таки… – Он обхватывает ладонями ее живот. – Я должен был раньше сообразить, что к чему, гораздо раньше. Но ведь такого никто не мог предположить!
– Франк, – говорит она. Он забирается к ней под сорочку. Потом быстро задирает тонкую ткань и смотрит на отражение своих пальцев, сжимающих груди Барбары. Барбара в это время пытается стереть с век косметику. – Предположить, конечно, никто не мог, – говорит она. С ее брови свисает ватное волоконце. Она продолжает: – Кто бы мог догадаться…
Он целует ее плечи.
Она неестественно выворачивает свою левую руку и рассматривает поцарапанный локоть.
– Ты тоже находишь, что я покладистая, а, Франк? Я покладистая?
– Чушь какая-то… – говорит он.
– Я просто спрашиваю. Маленькие женщины все покладистые, да или нет? Скажи мне. Я покладистая? – Он отпускает ее. Барбара одергивает сорочку.
– Кто бы мог догадаться! – повторяет она, собирает с умывальника ватки и ногой нажимает на педаль маленького мусорного контейнера. Один ватный шарик падает мимо. Франк нагибается за ним. Он выплевывает жвачку себе на ладонь, заворачивает ее во влажную вату и бросает в контейнер.
– Четырнадцати-пятнадцатилетние школьники, – говорит он, распрямляясь. – Ни один из этих говнюков, не будь рядом его товарищей, наверняка и не подумал бы рыпаться.
– Но из вас, Франк, никто не пошевелился, когда они подначивали друг друга. Никто. – Барбара открывает кран и подставляет под струю поцарапанный локоть.
– Не надо, – говорит Франк. – Само заживет.
– Пять мужиков, – говорит она. – И из пяти ни один не оторвал от стула свою задницу. Знаешь, что меня удивляет?