– Ясно, – сказал Эдгар, нагнулся к ней и зашептал: – Утхен…
– А как Тинко?
– Его зовут Тино… Без «к».
– Я буду звать его Тинко.
– Кошмар какой-то, сегодня – целый день. Вчера вечером я погладил его собаку… ты бы видела, что сделалось с Тино. Натуральная ревность, дикая ненависть ко мне. А Данни, с ее вечным ощущением вины, еще рассказывает ему, что любила его уже тогда, когда он лежал в животике у своей матери!
– Как же он тебя называет? Дядей?
– Он со мной вообще не разговаривает.
– А ее?
– Мумми.
– Мамой?
– Мумми, а не мамой. Она – его мумми.
– Почему тогда его мумми хочет, чтобы вы поселились в новой квартире вместе? Это что – последняя серьезная попытка наладить отношения?
– Ну, теперь, когда она осталась без работы, лучше, чтобы мы платили только за одну квартиру, – сказал Эдгар. – Кроме того, это почти что в зеленой зоне.
– В зеленой зоне! И ради такой ерунды ты должен переехать на юго-восток из твоей замечательной квартиры! Тебя что, мучают угрызения совести, или ты вправду втюрился, а? В ее кудри? Нет, тебе просто совестно, потому что ее выгнали из-за тебя.
– Бейер обвинил ее в «шпионаже». Какие у него могут быть тайны? Данни была редактором, с рекламой вообще не имела дела.
– Не надо было путаться с конкурентами шефа. По логике вещей. Следующим из редакции вылетишь ты.
– Нее, – сказал Эдгар. – Я – нет. Бейер просто окрысился на Данни. В этом все дело. А когда до него дошло, что мы с ней опять вместе… Он начал корчить из себя Большого Дзампано.[24]
– Кого корчить?
– Большого Дзампано; делал вид, будто он – невесть какая шишка.
– А что же отец Тино?
– Почем я знаю. Пит, его брат, уверяет, что он не умеет обращаться с детьми. Не знает, что с ними вообще делать. По крайней мере, пока они маленькие.
– Бардак там у вас какой-то. – Она отпустила рычаг передач и достала сигареты из сумки, зажатой между ее ногами. – Когда у малявки поедет крыша, тебе придется держаться от него подальше. – Она зажгла сигарету и выпустила облачко дыма на колени Эдгара.
За городским лесопарком, в том месте, куда выкидывали обломки старого дорожного покрытия, Эдгар свернул направо и остановился.
– Какой воздух! – сказал он и распахнул боковую дверцу. – Теперь тебя ждет сюрприз.
– Сюрприз – этот вот монстр? – Она тоже вылезла и стояла рядом с Эдгаром.
– Будет экзотично, – сказал он. – Или романтично, как тебе больше нравится.
– И мы не воспользуемся тем молитвенным ковриком?
– Келимом?[25]
– Нуда, твоим ковром-самолетом.
– Слишком жесткий, – сказал Эдгар. Когда она вернулась в машину, опять запахло чипсами и духами. Он захлопнул за ней боковую дверцу, сам залез через правую заднюю дверь и прикрыл ее изнутри.
– Знаешь, я иногда представляю себе, что на месте Тино могла бы быть девочка или какой-нибудь славный мальчуган. Вообще я люблю детей. И не требую ничего, кроме корректного отношения к себе, кроме хоть какого-то равноправия. Но мы делаем только то, чего хочет он, а если и нет, то все равно ни о каких наших собственных желаниях и речи быть не может.
– Скажи-ка, как же я к тебе попаду? – Спинка сиденья Доставала ей до плеч. Она стянула со своих волос красную бархатную ленту и наклонилась вперед. На картонных коробках за ее спиной синими буквами было выведено слово «Жажда».
– Эдгар откинул спинку правого переднего сиденья, превратив его в спальное место, и стукнул по спинке левого.
– Ну, давай! – С сигаретой в зубах, уже без брюк и туфель, она поползла к нему, не выпуская из руки полотенца.
– У всех свои проблемы, – сказала она, расстегивая молнию красно-белой ветровки.
– А это еще что? – спросил Эдгар.
– Где?
– Ну это, вот эта тряпка.
– Это – чтобы прикрыть монстра. Ковер мы уже вчера – немного того…
– Со мной тут вообще не считаются, – сказал он, зашвырнул полотенце назад и стянул с себя брюки вместе с трусами.
– Ну и? – спросила она.
Эдгар опустился на колени, раскинул руки и обхватил ладонями ее ягодицы.
– Что-то я замерз, – сказал, улыбаясь. – Правда замерз, моя Утхен. – Она загасила сигарету о потолок кабины, не сразу отняв большой палец от окурка. И потом съехала вниз в объятия Эдгара.
Моросил мелкий дождик, когда Эдгар подобрал на стоянке перед подъездом три синих пластмассовых ведра. Он медленно подал «форд» назад, так что колеса ударились о бордюрный камень. Потом открыл задние дверцы, схватился за подлокотники кресла и взвалил его на себя. И в такой позе, уперев край спинки себе в живот, с согнутыми руками, дрожа от напряжения, услышал собачий лай. Ступив на тротуар, Эдгар осторожно опустил кресло на землю.