Simple Storys

– Ах, мальчик, я спросил, взял ли сахар ты. У меня его и так предостаточно. – Он сделал еще глоток и посмотрел на то место, рядом с которым лежала его скрюченная рука. – Мне пришлось начинать с самого начала, опять с начала, – повторил он. – Потому что тогда, когда я сюда приехал, я тоже начинал с нуля.

– Мне тоже постоянно приходится начинать с нуля, – перебил его я, – но меня, к сожалению, никогда надолго не хватает.

– Все на свете имеет свой смысл, Мартин, все, – и он здоровой левой рукой чуть-чуть отодвинул правую руку от блюдца. – Даже если мы не распознаем этот смысл или распознаем не сразу.

Хотя я ничего не ответил, он оживился: – Я знаю, что ты сейчас думаешь. И все же я так говорю на основании опыта всех прожитых лет. – Он достал аккуратно сложенный носовой платок и вытер губы.

Я размышлял, что бы ему ответить, и, пока мы оба молчали, прихлебывал свой кофе. Я был уверен в том, что отец продумал свою речь до мелочей, что он готовился к встрече со мной как к научному докладу. И то, что сейчас он замолчал, тоже, возможно, было одним из его риторических приемов.

Я рассказал о человеке, который украл рафинад из сахарницы.

– Стибрил, – сказал я, – и исчез.

– И что? – спросил мой отец. Мы помолчали.

– У тебя есть какие-нибудь новости?

– Нет, – сказал я.

– Никакой подруги?

– Ах, ты это имеешь в виду. Нет.

– Сколько прошло времени после несчастья с твоей женой? Год?

– Полтора.

– А тот водитель? Они его?…

– Дело тут не в водителе, – сказал я. – По крайней мере, никаких следов столкновения не нашли. Может, ее кто-то неожиданно обогнал, или она сама чего-то испугалась. Она просто упала… за Сербицем.

Я сказал, что чувствую себя виновным в смерти Андреа, потому что потерял водительское удостоверение и убедил ее, что машина нам не нужна.

– Поэтому Андреа и стала пользоваться велосипедом. Но ездила она ужасно неуверенно.

Мне часто доводилось говорить о ее смерти в таком духе. Но тут я внезапно добавил:

– Я как-то пожелал про себя, чтобы Андреа умерла, тогда-то это и произошло.

Я уставился в свою чашку, недоумевая, как у меня могло вырваться подобное признание, притом в присутствии человека, который нас бросил и у которого на все случаи жизни припасены подходящие открытки.

– Возможно, ты правда не любил ее по-настоящему или любил недостаточно долго. Такие вещи нельзя знать заранее. – Мой отец поставил чашку на стол и пододвинул ко мне блюдечко с кексом. – Хочешь? – Я запихал его в рот, кое-как проглотил и спросил отца, не помешаю ли ему, если закурю. Он только махнул рукой.

– А сам-то ты как? – спросил он через некоторое время.

– Кому сейчас нужны искусствоведы, – вздохнул я, – тем более, искусствоведы без диссертации.

– Об этом я и сам мог бы догадаться.

Я начал рассказывать ему о чешских живописцах, писавших на досках, об университете, о демонстрациях.

– Никто из наших не успел защититься, – сказал я. – Мы занимались чем угодно, но только не своими диссертациями. А потом откуда ни возьмись появились новые профессора, новые ассистенты.

Он неотрывно смотрел на меня.

– И что – тебя выгнали?

– Да, – сказал я и опять стал сравнивать его левый глаз с правым, но никакого отличия не нашел.

– Ты был в партии?

– Как ты мог подумать?

– Прости, – сказал он, – но с этим Мойрером… Красный Мойрер! Так его все называли. – Отец прикрыл глаза. – Его мне было труднее всего простить. Этого человека я ненавидел. Но я ему простил.

– Простил ему – что?

– Ах, мальчик! Когда твои собственные дети внезапно попадают в руки к такому человеку… Я не хотел, чтобы вы там кисли. Как только я ни уговаривал вашу мать, чтобы мы уехали все вместе. Но она упряма, непробиваемо упряма.

– Мы с братом тоже не хотели уезжать, – сказал я.

– Вы были детьми, Мартин. Ты сам видишь, что в результате получилось.

– Мне просто не повезло, вот и все, – сказал я. – Не хватает только, чтобы я пустился в запой и убежал из своей квартиры… – Я собирался продолжить, но не смог. Мне вспомнилась Андреа. В пересохшем горле запершило. Я чувствовал, что вот-вот заплачу, и уже готов был отдаться теплой волне сострадания к самому себе.

Но тут к счастью отец отвлекся от меня, так как опять начал что-то рассказывать. Однажды мама позвонила в полицию, потому что он слишком долго не возвращался с прогулки.

– Она спала, а вы сидели на полу перед телевизором. Вам никогда не хотелось подышать свежим воздухом. Сперва она потревожила лесника. Думала, что я лежу где-то, растерзанный диким кабаном.

Он так смеялся, что даже прикрыл глаза. Лоб у него блестел. – Я часто об этом вспоминаю, – сказал он и посмотрел на часы.