Симпл предъявляет счет

Я бы показал по телевидению и многие другие празднества Недели белой истории. Всю неделю я выпускал бы знаменитых ораторов вроде Истлэнда и Толмэджа^[6], которые заявляли бы, что они полны решимости сохранить всю девственную белизну Недели белой истории, потому что у негров есть Неделя черной истории и им незачем играть какую бы то ни было роль в Неделе белой истории, разве только их специально наймут, как я нанял бы Гарри, чтобы он косо взглянул на белую женщину. Я бы заплатил также Луису — доброму старому Сэчмо, — чтобы он невозмутимо продолжал дуть в свой рожок, когда в дансинге начнут взрываться бомбы. Потом я нанял бы Ната Кинга Коула, чтобы он снова пел в Бирмингаме и разыграл ту сцену, когда белые избили его на эстраде, а он даже и не рассердился. В Неделю белой истории я почтил бы таких сладкоголосых негров, потому что никто не может сравниться с ними в искусстве пения. Подобно тому, как в Неделю черной истории воздают по заслугам нескольким хорошим белым, так и в Неделю белой истории надо было бы отдать должное нескольким хорошим черным парням.

И закончил бы я Неделю белой истории не какими-то речами и песнями, а наглядно изобразил бы здоровый, счастливый и-энергичный американизм в лице президента Эйзенхаузера, главы нашего государства. Я бы изобразил, как он играет в гольф на Юге, в Огасте, штат Джорджия. И на каждом телевизионном экране по всей стране наш великий президент гонял бы мячи для игры в гольф, из Джорджии в Алабаму: «Вперед, папаша Джим!» — и прямо на задний двор преподобного Кинга из Монтгомери. Мячик летит от удара президента США — вот так хотел бы я закончить Неделю белой истории. Аминь! Помолимся господу! Виноват, сначала помолимся господу, а потом уж аминь! И после этого — точка!

Цвет кожи у них на уме

— Нынче люди потому так часто сходят с ума и начинают разговаривать сами с собой, что у них слишком много причин для беспокойства, — сказал Симпл. — У меня вот, например…

— Что же вас беспокоит, дружище? — спросил я.

— То, что у белых левая рука не всегда знает, что делает правая, — Как вас понять?

— А так, что их правая рука, то есть та рука, которая и в самом деле старается действовать правильно — я подразумеваю Верховный суд, — постановила покончить с Джимом Кроу, но большинство белых на Юге вовсе и не думают учиться в школе вместе со мной, не говоря уже о том, чтобы сидеть рядом с неграми в автобусе. Вот я и говорю, что левая рука у них не ведает, что творит правая.

— Вы снова о расизме, — заявил я. — Расизм, расизм и еще раз расизм! Никак вы с расовой проблемой не можете расстаться.

— Да, потому что я черный, — сказал Симпл. — Не расстанусь я с расовой проблемой уже до самой смерти, потому что останусь черным, пока меня не похоронят. Как же иначе? На это меня толкают сами белые.

— Можно, однако, стать выше этого, пренебречь мелкими житейскими невзгодами.

— Мелкими — это какими же? — спросил Симпл.

— Малыми, — сказал я.

— Ну, сам я не настолько уж мал, а проблема моя огромна. Фактически моя проблема — это я сам. Я — цветной, афро-американец, черный, черно-янтарный, эбеновый, цвета сепии или как бы там еще меня ни называли. Пока я не добьюсь в этом мире справедливости для себя и для других, я не перестану говорить о своей проблеме. Что ж в этом плохого? Все только и делают, что вопят о своих проблемах, в том числе в ООН. Стоит мне только включить радио — и сразу же слышу из ООН речи, речи, речи. У меня нет своей ООН, Гарлем не имеет там представительства. Я не нация. Предполагается, что я гражданин США, предполагается, что некий человек по фамилии Лодж представляет меня там, но я не читал еще ни в одной газете, чтобы Лодж сказал хоть слово о негритянских школах в Гарлеме, которые построены девяносто девять лет назад, или о негритянских школах в Джорджии, где занятия идут только в те дни, когда не надо собирать хлопок. Вот что я имею в виду, когда говорю о левой и правой руке. Наши белые произносят такие громкие речи в ООН и так плохо ведут себя в своей собственной стране, то есть в США, в Америке, ну и в Гарлеме тоже.

— Поосторожнее, вы рискуете совершить измену, — сказал я. — Вам тогда ни за что не дадут паспорта для поездки за границу.

— Какую там еще заграницу? — сказал Симпл. — Не хочу я ехать ни в какие заграницы. Я предъявляю свои права в Америке, и единственная граница, которую я желаю пересечь, это граница, воздвигнутая Джимом Кроу. И паспорт мне нужен лишь для того, чтобы попасть в страну Свободы. И единственная земля, куда я от всей души стремлюсь попасть, это та земля, где царит Равенство, которого я еще никогда не знавал. Должно быть, земля эта находится где-нибудь за рекой Иордан, в сказочной стране Бюла.

— Иначе говоря, по-вашему, сравняться в правах с белыми вы сможете только после смерти?

— В библии сказано: «Сей мир и мир иной», — отвечал Симпл, — и в этом ином мире я стану белее снега, белее, чем мистер Эйзенхаузер и мистер Никсон вместе взятые.