Симона

Председатель - оказывается, это маркиз - возобновляет допрос.

- Поскольку доказано, - говорит он скрипучим голосом, - что все эти тяжкие преступления совершили вы, Симона Планшар, я спрашиваю: кто вас толкал на них? Кто ваш Наставник?

Симона хочет ответить. Хочет сказать всю правду. Хочет постоять за себя и за свою страну. Но из горла не вылетает ни звука, язык отказывается ей служить. Страх растет, он ее сковывает. Если она сейчас не заговорит, она лишит смысла свое деяние. А она не может говорить, она поражена немотой.

Она озирается, ищет помощи.

Вот она помощь. Кто-то рядом, совсем близко, это помощь, Генриетта с ней. Легкая и милая, ни следа насмешливости в ее лице, она наклоняется к Симоне и нежным, сладостным голосом подбадривает ее:

- Отвечай смело.

Судорога, сжимавшая горло Симоны, проходит, немота исчезает.

- Жанна, - обращается она к Генриетте, растроганная. - Спасибо, Жанна, спасибо, дорогая сестра.

Никто из присутствующих ничего не видел и не слышал. Председатель повторяет свой вопрос:

- Кто же возложил на тебя твою миссию? - Судьи и адвокаты уже собрались хором установить: "Обвиняемая молчит", - но Симона заговорила. Сияя улыбкой, она возглашает своим красивым грудным голосом:

- Мой умерший отец, Пьер Планшар, возложил на меня мою миссию.

В большом соборе Богоматери наступает глубокая тишина. Симона чувствует, как враждебность, окружающая ее, начинает таять. Мосье л'Агреабль незаметно толкает мосье л'Ютиля, оба одобрительно кивают и улыбаются Симоне. Теплая волна понимания идет от народа к Симоне.

Судьи сурово выпрямляются на своих местах. Двести семейств на трибуне злобно нахохлились. Маркиз вызывающе откашливается и с наигранно иронической вежливостью спрашивает:

- А как он был одет, твой уважаемый отец, твой Наставник?

- Он был скромно одет, - отвечает Симона. - Он не был богат, ведь он борец. Папаша Бастид говорил мне, что отец покупал себе костюмы в пассаже Лафайет, в магазине готового платья.

- И волосы у него висели немытыми космами? - спрашивают судьи.

И Симона отвечает:

- У него не было времени следить за волосами. Он был слишком занят утешением слабых и угнетенных.

В публике ликование.

- Браво, - кричит мосье л'Агреабль.

- Браво, - кричат тысячи людей.

Маркиз встает, он кажется высоким в своей красной мантии, хотя на самом деле он маленького роста, на ногах у него блестящие сапоги для верховой езды, он похлопывает себя стеком по голенищам и грозится:

- Я сейчас же велю очистить зал.

Этьен тут, он вызван в качестве свидетеля.

- Что, очень она задирала нос? - спрашивают его. - Хвасталась своим деянием? Приятно ей было, что все смотрели ей вслед? Говорила она с вами об Орлеанской Деве?

- Мы все охотно говорим об Орлеанской Деве, - отвечает Этьен, - это яркий светоч.

- Разумеется, - говорит мэтр Левотур, - главным образом потому, что она горела на костре.

Маркиз добавляет:

- Самое важное - это готовность принести себя в жертву. Жанна дала себя сжечь, а не сожгла гараж, который принадлежит другому. Поэтому память ее чтят и двести семейств.

Жиль де Рэ, он тоже свидетель, говорит:

- Мадемуазель, разумеется, поступила бы правильнее, если бы насыпала в бензин сахар. Но откуда ей было это знать? От нее все скрывали. Она росла на вилле Монрепо, где ничего не видела, кроме глупости и предрассудков.

- Слушайте вы, свидетель без стыда и совести, - прерывает его маркиз, если вы не перестанете оскорблять высокочтимых дельцов, я велю бросить вас в Сену.

- Только попробуйте, господин фашист, - отвечает Морис. - Увидите, все шоферы сразу же забастуют. Будете сами возить свои вина.

Вызывают новую свидетельницу. Симона не расслышала ее имени, но когда свидетельница ответила. "Здесь", - Симону обдало жаром. Этот холодный, ясный тихий голос, слышный в самых отдаленных уголках собора, - голос мадам. Она сошла со своего надгробного памятника, гордая королева Изабо, она втиснула свои телеса в корсет и облачилась в черное шелковое платье, и вот она стоит на кафедре и презрительно, приставив к глазам лорнет, оглядывает Симону.