Симона

Там стоял военный в английской форме, летчик. Симона с трудом понимала его, он говорил на ломаном французском языке, но она все-таки поняла. Он чрезвычайно торопился. Ему необходимо отправиться дальше, сейчас же отправиться дальше, как можно скорей, и ему сказали, что если его где-нибудь могут выручить, то только здесь, в транспортной конторе Планшаров. Симона впустила его.

Летчик прошел через темный гараж и вышел на открытый двор; он щурился на солнце, он передвигался с трудом, он волочил ногу. Худое лицо его обросло щетиной. Трое мужчин молча разглядывали его. Симона вежливо спросила:

- Чем мы можем быть вам полезны, мосье?

Ему необходимо отправиться дальше, повторял он снова и снова. Он обязан явиться в ближайшую летную часть. В летчиках теперь большая нужда, сказал он застенчиво, краснея, и он не хочет и не должен попасть в руки немцев. Он путался в словах, лицо его подергивалось, он был очень молод.

Мужчины все еще молчали. Симону возмущало, что они так невежливы.

- Вы ранены? - спросила она. Он ответил, что его самолет был сбит, он выбросился с парашютом, при этом он немножко ушибся. Трое сидевших на скамье взглянули на него, но опять ничего не сказали, это был диалог между Симоной и англичанином.

После короткого молчания Симона сказала:

- Мы вам поможем, мосье, - и, обращаясь к остальным: - Мы ему поможем, не правда ли, Морис?

Морис посмотрел на иностранца, посмотрел на Симону, закурил, потом сказал лениво:

- Если вы хотите ему помочь, мадемуазель, то с моей стороны препятствий не встретится. - И, не повышая голоса, почти благодушно, продолжал: - И чего ты только всюду суешься? Зачем разыгрываешь из себя хозяйку? Вот и вчера тоже ты совершенно зря вмешалась не в свое дело. Если мы что захотим сказать, у нас на то собственный язык есть. Девчонка. Франция гибнет, а она только и думает о том, что бы такое выкинуть пофорсистее.

Симона густо покраснела. Старик Ришар сказал:

- Ну, ну, оставь ее в покое. - А упаковщик Жорж неуклюже засуетился.

- Пройдите сюда, в тень, мосье. Хотите стакан сидра? У нас хороший холодный сидр.

Иностранец, по-видимому, не понял того, о чем говорил Морис. Он сказал:

- Это ничего, если машина и бензин стоят дорого, у меня есть деньги. Английские деньги, но сейчас они, я думаю, лучше французских. А мне необходимо попасть на юг, мне необходимо в Бордо. Вы это понимаете, мосье, не так ли?

Упаковщик жестом пригласил его сесть, летчик подсел к ним. Симона стояла наполовину на солнце, наполовину в тени. Она смотрела на Мориса. Тот курил.

Старик Ришар сказал:

- Если бы ты дал ему свой мотоцикл, Морис, он, может, успел бы добраться до места.

- Продать сейчас мотоцикл? Да я еще пока в своем уме, - огрызнулся Морис.

- Значит, ты все-таки надумал уехать? - настойчиво допытывался Ришар.

- Этого я не говорил, - ответил Морис. - Я и сам еще не знаю. Посмотрю, как развернутся события. Но так или иначе, а чтобы при теперешних обстоятельствах отдать мотоцикл - да надо быть просто сумасшедшим.

Упаковщик принес сидр. Он налил всем по стакану.

- За ваше здоровье, - сказал он летчику.

Старик Ришар сказал рассудительно:

- Если ты хочешь смыться, Морис, таи сегодня крайний срок. Иначе поздно будет. И вот что я тебе скажу. Садись на свой мотоцикл и возьми с собой этого молодого человека.

- Заткнись, - грубо оборвал его Морис. - Ведь я уже сказал тебе, никуда я не еду. Я хочу сначала посмотреть, что да как.

- Но тогда уже поздно будет, - настаивал старик. - И боши могут забрать у тебя мотоцикл. На твоем месте, Морис, я бы или удрал, или продал мотоцикл. Английские фунты вещь стоящая.

Симона стояла, слегка приоткрыв рот, и смотрела на Мориса. Он вдруг накинулся на нее.

- Ты-то бы уж молчала. Ты-то уж держала бы свой нахальный язык за зубами. - Он подбоченился и, пренебрежительно оглядывая ее, медленно отчеканил: - Да, таковы они, эти баре, эти господа с виллы Монрепо. Дядюшка спекулирует, наживает миллионы и саботирует оборону, а мадемуазель племянница сочувственно ахает по поводу ушибленной английской ноги, и все в порядке, - совесть чиста, и мы, как видите, патриоты. Этакая глупая пигалица, этакая сумасбродка. Хочешь быть сердобольной, бери, пожалуйста, парня к себе в постель, а нас оставь в покое со своей грошовой жалостью. Он отхлебнул из своего стакана.

Симона точно пощечину получила. Чувствуя, как у нее подкашиваются ноги, она, шатаясь, глотая слезы, пошла в гараж.

Морис равнодушно сказал англичанину:

- Сколько же вы думаете заплатить, мосье, за первоклассный мотоцикл?

Симона остановилась. Сердце больно екнуло - так неожиданна была эта перемена. Но потом огромная волна радости захлестнула ее. Этот Морис. Что за человек. Она боялась, что все увидят ее радость. Она прибавила шагу, она почти бежала, она бежала в гараж.

Там она сидела в темноте, красная, вся горя от счастья.