Симода

– Он в некоторой степени независим в своих суждениях, и ему верят, он пользуется влиянием на правительство.

– Сегодня приезжал чиновник и передал мне извещение от губернатора, что якобы из Эдо для переговоров со мной выезжает делегация, составленная из вельмож, которые подписывали договор с коммодором Перри. Ее возглавляет наш старый знакомый – князь Тода. Но что толку от переговоров, когда мне нужна ратификация!

– Неужели Евфимий Васильевич уступил? – спрашивал в это время па палубе мичман Михайлов.

– Проляпал наш Евфимий Васильевич.

– Какие же условия?

– Юг Сахалина в совместном владении русских и японцев. Большая уступка против наших целей.

Леша разочарован. Он знает, как провели границу. По сути дела, подарили юг Сахалина – самое ценное. Дорогой подарок наш Евфимий Васильевич сделал. Все офицеры «Дианы» побывали летом на Сахалине. Там стояло наше укрепление, поселок, строились причалы. Айны считали себя русскими. Очень жаль Сахалина. Дело запутано очень глупо, и будут предлоги для конфликтов в будущем. Не ждал Леша такой оплошности от адмирала. Все произошло очень неожиданно! Но почему? Кавадзи воспользовался нашим затруднением? Надо будет спросить у Гошкевича. Да что им, чиновникам... Им бы только доложить царю! Леша очень хорошо помнил дни, проведенные на Сахалине. Как раз в тех местах, которые с бухты-барахты, лишь бы выслужиться перед Петербургом, отвалил наш дипломатический адмирал японцам, не думая о будущем флота.

– Как же крепость русская там могла быть поставлена, если бы там была Япония? Ни единый японец никому не заикнулся об этом, когда Невельской и Орлов ставили там пост.

Помнились печальные и величественные дали Сахалина. Пески, обрывы, луга, и холмы, и гряды далеких гор. Мольбы айнов: «Не уходите!» А Кавадзи доказывал, что айны – это те же японцы.

«Нет, господа, айны совершенно не японцы. В этом уверял при мне Евфимий Васильевич уполномоченных. – Леша до сих пор твердо верил Путятину. – Над ним, видимо, висел дамоклов меч».

– Нет, господа, – вмешался в разговор Можайский, нагибаясь, чтобы говорить потише, – Евфимий Васильевич очень искусно действовал. Он очень тонко повел политику.

– В чем же эта политика?

– Он всегда считается с реальными обстоятельствами. Все обстоятельства были против него: война, катастрофа, голод, интриги американцев, угрозы союзников... Он вынужден был...

Подошли американские офицеры. Они слегка пьяны и опять говорят комплименты, поздравляют с заключением договора. Стали говорить, что все в восхищении от Путятина.

– ...Но если они так говорят про своего сиогуна, – горячился в салоне Адамс, – тогда и будем требовать по букве договора! Тогда пусть подписывает император! Как обещано! Или вся Америка подымется, как один человек.

Ну что ему скажешь! Он как бык на красное с этим сиогуном! Путятин видел, что опять Адамс в сильном раздражении и с собой не совладает и что не надо трогать места, ставшего у него таким больным, и что лучше об этом поговорить позже и поспокойней. Но и Кавадзи надо еще сказать, чтобы они не упрямствовали.

Сверкало оружие, и гремела музыка. По команде матросы снова разбежались по реям.

– Величественный человек, – повторил лейтенант Коль про отходившего па вельботе Путятина.

– Как по-русски викинг? – спросил Адамс.

– Ушкуйпик! – ответил Николай Шиллинг.

– Не смогу выговорить, – сказал Адамс.

Салюты стихли. Все стали расходиться.

«Все же они мешают нам, – подумал Адамс, – не будь их тут, мы могли бы действовать решительней».

Глава 25 НАЧИНАЮЩИЕ МИЛЛИАРДЕРЫ И СЕНАТОРЫ

Вечером за общим разговором вся кают-компания насела на Шиллинга. Из офицеров «Дианы» он лучше всех говорил по-английски. Американцы стали расспрашивать, как себя чувствуют русские в глубине Японии, пользуются ли хотя бы относительной свободой, следят ли за ними полицейские, видят ли они женщин, бедны ли японские крестьяне, есть ли у них скот, какая там жизнь в деревне, разрешается ли ходить по улицам и в поля, в каких помещениях приходится жить и что там русские строят, какого водоизмещения судно.

Заметно, что после визита старца Евфимия на «Поухатан» интерес ко всему, что делали русские в Японии, необычайно возрос.

Шиллинг мельком помянул про тоннаж строившейся шхуны, оговорился, что при закладке не был и точно не знает, но, кажется, будет водоизмещением до двух тысяч тонн. Он стал рассказывать о пустяках, высмеивал средневековые обычаи японцев и сам, как ему казалось, вошел в роль американца. Кают-компанию в этот вечер потрясал дружный хохот. Смеялись громко, не только тому, что в самом деле смешно, по выказывая сочувствие и одобрение смелым действиям.

Николай избегал всего, что американцам не следовало знать. При желании про постройку шхуны, он полагал, мог рассказать Адамсу сам Евфимий Васильевич. Шиллинг помнил наставление адмирала: все, что станет известно американцам, будет известно и англичанам. А на шхуне предстояло идти в Камчатку! Конечно, шила в мешке но утаишь!