Симфония шёпотов

Софья Маркелова Симфония шёпотов

Иннокентий Петрович Лисицын считал себя человеком мыслящим и в какой-то степени осторожным. Жить он старался по неким своим внутренним критериям, сформировавшимся благодаря консервативному воспитанию отца и деда еще в детстве. А вот опасливое отношение к реальности и окружавшим его людям уже выработал самостоятельно в более позднем возрасте, исходя исключительно из личного опыта. И именно из-за этого Иннокентий, хоть и довольно рано сумел обеспечить себя должным образованием и заработком, но вот о сближении с иными людьми, а в особенности с женщинами, речи и не шло. Разменяв уже пятый десяток, Иннокентий не сильно сожалел о собственном одиночестве, решительно отдав всю свою внутреннюю страсть коллекционированию.

Богатое собрание грампластинок занимало в доме Лисицына отдельную комнату, где помимо четырех поистине монументальных стенных шкафов располагались лишь проигрыватели нескольких видов и старое продавленное кресло. Каждый вечер перед сном Иннокентий любил удаляться в эту комнату, садиться в свое любимое скрипящее кресло с чашкой крепкого черного чая и наслаждаться каким-нибудь экземпляром своей коллекции.

В каждом из шкафов у педантичного хозяина царил порядок и чистота. Расставленные по эпохам, странам изготовления и музыкальным жанрам пластинки представляли собой не только современные образцы винилового ренессанса, но в коллекции также встречались уникальные диски конца XIX века из шеллака и даже столь популярные в свое время джазовые композиции, записанные на рентгеновских снимках.

Много лет назад Иннокентий со свойственной ему аккуратностью запустил свои руки в карманы всем городским коллекционерам и перекупщикам. Выменивая и доставая определенные экземпляры записей, он собирал даже плохо сохранившиеся пластинки, в краткие сроки став владельцем внушительной коллекции. И поэтому уважаемый ценитель Лисицын довольно быстро приобрел в узких кругах свою славу опытного филофониста. Ему часто стали звонить неравнодушные дельцы, доставая информацию об очередных коллекционерах или любителях, пожелавших продать свои собрания редких пластинок. И Иннокентий всегда пользовался случаем.

Так произошло и в этот раз.

Один из перекупщиков позвонил Лисицыну поздно вечером и сообщил, что недавно скончался немолодой и весьма склочный коллекционер Федосов, который последние несколько десятков лет только и занимался тем, что структурировал и прослушивал свое обширное собрание, мало с кем общаясь. Теперь же по завещанию вся коллекция досталась единственному сыну Федосова, который увлечение отца никогда не разделял и намерен во что бы то ни стало распродать все пластинки.

Для Иннокентия это было значимым событием. И на следующий же день он уже звонил в двери к сыну Федосова, с предвкушением ожидая пополнения своей коллекции.

Дверь открыл осунувшийся небритый мужчина, которому на вид трудно было дать меньше сорока лет. Укутанный в коричневый свитер крупной вязки он имел привычку прятать пальцы в рукавах и постоянно нервно прищуривал левый глаз.

— Это вы, должно быть, тот самый Лисицын, что звонили вчера? — хриплым голосом поинтересовался сын покойного.

— Все верно. Иннокентий Петрович. Рад познакомиться лично, — Лисицын протянул ладонь для рукопожатия.

— Василий. Василий Федосов, — холодные длинные пальцы крепко сжали руку гостя. — Проходите. Я как раз заканчивал изучать альбомы отца. Представляете, он систематизировал всю коллекцию. Закончил буквально за пару дней до смерти. Указал даже место покупки каждой пластинки!

Иннокентий одобрительно хмыкнул и переступил порог.

— Вы не разувайтесь. Тут грязно. Проходите в гостиную, а я пока поставлю чай. Вы будете?

— Не откажусь. Благодарю.

Повесив плащ и шарф на вешалку, Лисицын прошелся ладонью по голове, приглаживая свои волнистые седые волосы, и после двинулся прямо по коридору, который оканчивался распахнутыми дверьми, отсекавшими просторную гостиную от остальной квартиры. В воздухе витал запах пыли и почему-то расплавленного винила — такая легкая едва уловимая вонь.

Комната до потолка оказалась уставлена узкими деревянными шкафами, расстояние между которыми редко достигало больше полуметра. На полках плотными вереницами дисков стояла виниловая коллекция покойного Федосова старшего. В помещении царил мрак: окна были плотно зашторены тяжелыми портьерами. Единственным местом, где мог приютиться человек, оказался стоящий в углу диван, у которого не было ни одной уцелевшей ножки, и он просто лежал на полу, почти полностью погребенный под клочками смятой пожелтевшей бумаги.

— Вы извините за бардак. Отец тут не убирался, и я смысла сейчас уже не вижу, — Василий тихо появился за спиной Иннокентия, который с предвкушением оглядывал полки с пластинками. — Чайник я поставил. А вы садитесь на диван, подвиньте там все. Я сейчас принесу каталог отца.

Пока Лисицын сбрасывал с дивана на пол груду исписанной кривыми буквами бумаги, Василий вернулся с пачкой из пяти толстых альбомов с истертыми корешками.