Симфония надежды

Вторая лестница, — такая длинная, что и конца не видно, — тоже полна испытаний, подчас даже более сложных: терпение, надежда, вера, — часто ничем не обоснованные и потому гнетущие — тяга посмотреть, даже если Она сидит рядом и молчит, даже если она сидит ко мне спиной и приходится смотреть в затылок, мысленные картины героического самопожертвования, постоянные перепады между радостью и отчаянием, упорством и желанием опустить руки, чувством, что все в моих руках, и бессилием — но ведь именно эта лестница, такая страшная, но такая манящая, может привести к тому, к чему я так стремлюсь… Да, она может в любой момент провалиться у меня под ногами, да и идти по ней предстоит наощупь, но так или иначе есть шанс дойти по ней до конца и получить единственное, что красит эту помойку, названную жизнью.

А знаешь, всё ещё будет

Южный ветер ещё подует

И весну ещё наколдует

И память перелистает

И встретиться нас заставит

И встретиться нас заставит

И ещё меня на рассвете

Губы твои разбудят2

Может быть, именно сейчас решалась моя дальнейшая жизнь. Может быть, это выбор, влияющий на все, что будет дальше. Из малодушия, неверия и смирения я уже долго топтался около первой лестницы, но при этом все время посматривал на другую — посматривал в страхе, потому что очень боялся снова надеяться, снова падать вниз, ломая руки и ноги, если ничего не выйдет… Боялся терпеть и ждать.

Я вздохнул и все-таки направился ко второй лестнице. Да, я не знаю, куда она меня приведет, я знаю, что могу погибнуть на ней, но знаю также, что она может привести к Раю, если поверить и что бы ни случилось продолжать верить, не опуская рук. Очень тяжело и страшно снова надеяться, но в такой слепяще-солнечный день, обрамленный голубым небом, я не мог поступить иначе. В конце концов лучше себя обнадежить, а потом осознать, что обманулся, чем запретить себе верить и упустить возможное счастье.

Мне страшно, я еще даже не вполне надеюсь, но все же я ставлю ногу…

…но задерживаю ее в воздухе и перевожу взгляд на первую лестницу…

III. Песня надежды

Отведи меня туда, где нет обид

Я за тобой готов идти хоть на край Земли

Ты бы знала, как я сильно не хочу домой

Я окунулся бы в тебя прямо с головой

Три дня дождя, «Иду за тобой»

Она сидела за столом и отвечала доклад. Солнце, просачиваясь сквозь приоткрытое окно, освещало Ее волосы, высвечивало их так, что они совсем озолотились. Периодически Она улыбалась и казалось, что за столом сидит солнечный лучик, наконец пробившийся на землю сквозь толстые дождевые тучи, захватывавшие город весь день, — и потому этот лучик такой светлый, такой радостный, такой красивый…

Я смотрел на Нее, чувствуя, как сердце покрывается горячечной дрожью, словно его жарят на медленном огне. Я весь обратился в зрение и смотрел на то, во что обратился весь мир — на Нее в золотистом солнечном сиянии — и не мог оторвать взгляд. А когда Ее глаза, блуждавшие во время речи, вдруг — всего на мгновение! — остановились на мне, я пытался притвориться серьезным, таким, каким должен быть слушатель, но не выдержал, и тогда легкая улыбка пробилась на губы, а что-то внутри хотело пробить грудь и выйти наружу.

Мне хотелось только смотреть на Нее, и смотреть, и смотреть, и смотреть, провозглашая: «Остановись мгновенье, ты прекрасно».

Сдаться, подумал я, когда Она закончила выступление и я смог распутать мысли, — сдаться, запретить себе надеяться и пойти душить чувства, несмотря на всю боль, сопровождающую эти процессы, — самый простой выход из ситуации, ибо, чтобы верить и ждать, нужно иметь огромную силу и смелость, день ото дня превозмогая свое малодушие, тянущее махнуть рукой и забыть. Но именно такое усилие в конце концов должно окупиться. Должно, Господи. Должно.

Утреннее небо голубыми глазами посматривало на меня сквозь ветки деревьев; то тут, то там сочился солнечный свет, снопами падая на асфальт. Я смотрел на траву, покрывавшую землю, на маленькие листочки, вдруг появившиеся на березах — смотрел на окружавшее меня зеленое весеннее цветение, вдыхал теплый воздух, пахнущий свежим хлебом, слушал переливистое пение птиц, отчетливо видел весеннее обновление, распускание и цветение жизни и улыбался всякий раз, когда сердце подскакивало от накатившей, словно морская волна, надежды, потому что в столь яркий и живой день совершенно нельзя было думать о неудаче — можно было думать лишь о том, что подобно зеленым листьям на березах, на дереве Ее души зацветет чувство, поначалу крохотное, как почки, но постепенно все больше и больше — перейдет в листья, цветы и даст плод…

IV. Песня уничтожения