Симфония любви

Она скомкала лист бумаги и бросила на пол. Почему ей не дает покоя та картина? Изображенный на ней человек вовсе не зверь. Не чудовище. Только воплощение власти и порока… нет, чрезмерного высокомерия. Человек, излучавший такую силу, что она чувствовала… Что же она чувствовала?

«Захватывает дух» – слишком неточное выражение. Хотя… глупая девчонка. Сумасшедший ребенок. Наверное, отец был прав насчет нее.

Из комнаты Салтердона доносились звуки, свидетельствующие о бурной деятельности Гертруды. Она металась от стола к креслу, вытирая пыль, взбивая подушки и собирая грязное белье. К этому времени Тадеус с помощниками должны были уже вытащить герцога из ванны и одеть его.

Мария поспешила к остальным. Она на мгновение замерла на пороге и окинула взглядом сверкающую чистотой комнату. Его светлость, как всегда, сидел у окна спиной к ней, устремив взгляд куда-то вдаль. В воздухе стоял привычный запах фиалок.

Вытиравшая пыль Гертруда подняла голову и улыбнулась.

– Закончила письмо, милая?

Мария кивнула и прошла в комнату, задержавшись у туалетного столика, чтобы поправить букет из желтых и малиновых цветов в хрустальной вазе. И с неудовольствием взглянула на свое отражение в зеркале. На нее смотрела женщина с большими голубыми глазами, овальным лицом, обрамленным слегка вьющимися пепельными волосами, и с розовым пухлым ртом. Совсем ребенок, как бы ни старалась она вести себя взрослая.

– Неудивительно, что лорд Бейсинсток был поражен, когда увидел меня, – пробормотала она. – Совсем дитя. И о чем только думала ее светлость, когда нанимала меня?

Гертруда поспешила к ней. Тряпка, как флаг, развевалась в ее руке.

– У тебя доброе сердце, милая, а это нужно его светлости больше всего. Здесь требуется понимание и сочувствие.

Мария подошла к окну, посмотрела на далекие холмы, а затем перевела взгляд на своего подопечного. В ее памяти всплыло твердое как гранит лицо и горящие серые глаза. Теперь она точно знала, каким когда-то был герцог.

– Герти, ты согласна, что Бейсинсток красивый мужчина?

– Не более, чем Салтердон, – с оттенком гордости ответила экономка, взмахнув тряпкой.

– У Бейсинстока такие изящные черты лица.

– Точно такие же были… у его светлости.

– У лорда добрая и располагающая к себе улыбка. Гертруда перестала вытирать пыль и задумчиво ответила:

– Вряд ли улыбку Салтердона можно было назвать доброй или приятной. Скорее распутной и наглой. И немного суровой. Несмотря на то, что эти два человека были похожи как две капли воды, их характеры отличались друг от друга, как день от ночи.

– Это ты так считаешь, – бесстрастно произнесла Мария и обошла вокруг кресла герцога, оглядывая его нестриженые волосы и заросшее бородой лицо, а затем легко коснулась кончиками пальцев его плеча. – Исходя из того, что я узнала, прежний облик больше подходил ему, хотя разве может человек быть так своенравен и коварно гедонистичен, как описывают близкие его светлости?

– Гедонизм – этическое учение, признающее целью жизни и высшим благом наслаждение; добро определяется как то, что приносит наслаждение, а зло – как то, что влечет за собой страдание.

Она наклонилась и пристально посмотрела в его серые глаза, немного загипнотизированная той настойчивостью, с которой они смотрели в пространство куда-то позади нее. В отличие от глаз Бейсинстока, в его глазах светилось безумие, пустота, свидетельствовавшая о невозможности нормального общения с внешним миром.

– Вероятно, ты вела слишком замкнутую жизнь в доме своего безгрешного отца, если не знаешь ответа на этот вопрос, – сказала Гертруда. – Не хочу ставить под сомнение честное имя его светлости, но понятие «гедонистский» мало подходит для описания его образа жизни. Если положение в обществе не помогало ему удовлетворить свои желания, то это делала его красивая внешность.

– Понятно, – задумчиво протянула Мария, вспоминая, как заворожила ее (не говоря уже о назойливых леди Дреймонд) красота Бейсинстока.

– А теперь он превратился вот во что, – тихо добавила она, выпрямилась и повернулась к Гертруде. – Принесите мне горячей воды, пену для бритья и бритву.

– Это еще зачем?

– Я хочу побрить его.

– Но…

– Теперь я видела, как он должен выглядеть. Совсем по-другому. Делайте, что я говорю, и побыстрее, пока благоразумие не взяло верх, и я не передумала.

Гертруда вернулась через десять минут и поставила перед Марией поднос с бритвенными принадлежностями. Она суетилась, как потревоженная курица.

– Все будет в порядке, – сказала ей Мария.

– Но мисс, когда мы в прошлый раз пытались привести его в порядок…

– Гертруда, милая, я и так достаточно нервничаю. Недовольно ворча и разводя руками, экономка вышла из комнаты.

Дрожащими руками Мария нанесла теплую пену на заросшее бородой лицо. Она намазала герцогу щеки, скулы, подбородок. Когда он первый раз брила Пола, то порезала его – не очень сильно, но чувствительно. Он вскрикнул и посмотрел на нее таким несчастным взглядом, что она чуть не расплакалась.

Осторожно, осторожно. Господи, сделай так, чтобы ее рука перестала дрожать.