Симбиоз

Пройдя сквозь каменную арку, снова попадаю на ведущую вниз лестницу, на этот раз каменную, подобную той, что ведет в подземелье из моей мастерской. По пути ощущаю жжение на груди и нащупываю проявившийся талисман. Также появились и перстень, и браслет, и пояс. Разглядывать находящиеся под рубашкой пояс и талисман не было времени, а вот браслет и перстень проявились как-то странно. Они проявились словно бы под кожей. Если бы я не знал о них, то решил бы, что это какие-то странные опухоли. Но пока мне было не до них. Спустившись, миную также знакомый каменный коридор и попадаю в подземелье со свисающей с потолка каменной плитой. Из шести арок, кроме той, из которой только что вышел я, открыта только одна, и я знаю, что она выходит в мои мастерские. Вот так, всего лишь несколько десятков шагов, и я в родном городе, находящемся за тысячу километров от столицы. Или… в дурдоме…

Перед плитой стоит Катерина и держит руку на книге. Ее глаза закрыты, на лице отсутствует какое-либо выражение. При моем появлении она поворачивает голову в мою сторону, не открывая при этом глаза.

— Ты один из семи, — она еле шевелит губами, но слова слышатся отчетливо, словно проникая прямо в мозг. — Ты не можешь причинить вред своему собрату. Ты не можешь лишить Мир одного из его Создателей. Ты не можешь взять на себя функцию Судьи.

Хочу попросить ее огласить список того, что я могу, но в этот момент вспышка сильной головной боли заставляет меня упасть на колени. Мое сознание словно бы начинает раздваиваться…

* * *

Я, один из семи, существовал вечно.

Я не знал или не помнил ни своего начала, ни своего Создателя, если такой когда-либо существовал.

Я мог на века впадать в небытие, забывая, что было до того.

Я мог, выйдя из небытия, влиться в тело первого попавшегося смертного и либо овладеть его разумом, заменив его своим, либо, если его разум окажется сильнее, затаиться в глубине его сознания.

В первом случае душа смертного умирала, а я приобретал тело в полное свое пользование, удивляя бывших его знакомцев вдруг открывшимися или преумножившимися талантами, появившимися неординарными способностями. Иногда, став обладателем новой оболочки, я продвигался в правители государств, приводя их к процветанию или, наоборот, к уничтожению. Иногда становился пророком, провозглашая новые религии. Иногда развлекался, становясь городским сумасшедшим. Один раз даже позволил сжечь себя на костре, находясь в образе деревенской колдуньи.

В случае, когда душа смертного оказывалась достаточно сильной, чтобы не позволить мне овладеть ею, я затихал в глубине сознания смертного, постепенно растворяясь в нем, проникаясь его сущностью, его идеями, его бытием, позволяя ему овладеть моей Силой, способной пробудить скрытые человеческие возможности. Те человеческие возможности, которые практически вытравлены глупым путем технической цивилизации. И этот второй случай доставлял мне больший интерес, ибо всегда был полон неожиданных поворотов и решений. Однако и "присосаться" к такой оболочке было непросто. В обычном состоянии сущность такого смертного была огорожена непроницаемым щитом. Проникнуть за этот щит можно было, лишь подведя смертного к грани небытия. Очень часто, оказавшись на этой грани, душа проваливалась за нее, и тело умирало.

Когда все проходило удачно и мне удавалось проникнуть в сущность, не убив смертного, то начиналось Течение Времени. Если для моей сущности Времени не существовало, то тело и душа смертного, частью которых я теперь становился, были ему подвластны. Именно Течение Времени и было тем, чем так притягивали меня эти несовершенные смертные. Течение Времени рождало во мне то, что у смертных именуется азартом. Воплотившись в новом теле, я чувствовал себя подобно спринтеру, выходящему на дистанцию. И если в первом случае дистанцию выбирал я сам, то во втором непредсказуемость дистанции усиливала азарт. И именно благодаря Азарту я начинал Жить, а не просто существовать.

Чтобы хоть как-то продлить дистанцию, отмеренную смертному Временем, при этом не замедляя движения, необходимо было усовершенствовать его тело. Обращаться со своими телами смертные не умеют, вследствие чего они изнашиваются значительно быстрее отпущенного им времени. Исправить это было легко. Достаточно лишь пробудить в тканях способности к регенерации, и тело восстанавливалось довольно быстро. Смертный же принимал изменения в себе как дар богов. Глупый.