Симбиоз

— Дело говоришь, — солидарно покивал он. — А ты, Алёнка, слушай; Ада Измайловна знает, за неё Борька вон сколько лет держится. А и почему не подержаться, если есть за что! — Штурман откинулся на спинку стула, демонстративно скосив взгляд на… пусть будет, сиденье тёти.

— Главное, не перестараться с формами, а то не удержит, — поддел братец.

— Охальники, что старый, что малый, — снова укорила тётя, мягко качнув головой. Как будто не она начала этот разговор. — Надо искать такого, чтобы удержал независимо от форм! Не мальчика, но мужа.

— И мы возвращаемся в начало разговора. Если будет держать независимо от форм, зачем усложнять ему задачу? — иронично резюмировала я. Эта тема для меня, конечно, не до такой степени больная, чтобы закатывать истерики, активно страдать и отравлять окружающим жизнь, но я всё равно попыталась её закрыть. — Приятного аппетита!

— Кушайте, дорогие, — поддержала меня тётя, но сбить себя с толку не позволила. — Алечка, мужчины — они же как дети. Их надо любить, о них надо заботиться, но ни в коем случае не стоит их баловать, иначе найдёшь проблем на свои же хрупкие плечи.

Я предпочла смиренно промолчать в ответ, а мужчины уже жевали и на беседу настроены не были, поэтому разговор всё‑таки заглох.

— Дядь Борь, а куда мы сейчас летим? — полюбопытствовала я после еды. Болтовню с набитым ртом тётя решительно не одобряла, и было проще следовать установленным ею правилам, чем слушать ворчание.

Благодаря кулинарной страсти нашей хозяйки питались мы не просто хорошо — изумительно. Синтезатор (внушительных размеров агрегат, расположенный в специальной нише в дальнем углу камбуза) в зависимости от программы чисто теоретически был способен собрать что угодно от монокристалла обыкновенной соли до суперкомпьютера, главное — заложить в него нужные химические вещества. Но теория, как это часто бывает, сильно расходилась с практикой, и возможности прибора были весьма ограничены. Он умел выдавать уже готовую еду, но на вкус та была как пластмасса, да и внешний вид оставлял желать лучшего. Зато кулинарные «исходники» получались вполне пристойными, неотличимыми от натуральных не только по химическому составу, но и по вкусу. Форма, конечно, подкачала, — то же мясо он выдавал ровными прямоугольными брикетами с идеально параллельными волокнами и ортогональной капиллярной сеткой внутри, — но так было даже удобнее.

— Вань, не помнишь номер системы? — чуть нахмурившись, уточнил капитан. Когда брат, по — прежнему что‑то жующий, только развёл руками в ответ, пояснил: — Недавно открытая планета, на ней всего пара научных станций, надо закинуть несколько контейнеров и закрыть заказ. Прыжок короткий, на самый край этого же сектора, а потом двинемся в более обжитые места. Кое‑что докупим, новые заказы возьмём.

— А обжитые места — это какие? — осторожно уточнила я.

— В окрестности Олимпа, полагаю, — пожал плечами дядя. Олимп был столицей этого сектора, миром высокоразвитым и густонаселённым, и это меня полностью устраивало. — А что тебе нужно‑то?

— Да так, — смущённо отмахнулась я. Поскольку дядя продолжал смотреть вопросительно, пожала плечами и ответила сущую правду: — Я себе брючки присмотрела, а на Олимпе точно должны быть нужные магазины.

— Женщины, — философски вздохнув, протянул дядя. — Зачем тебе они, если ты всё равно из комбеза почти не вылезаешь?

— А ещё у меня пломбы и заплатки кончаются, осталось максимум на одну серьёзную поломку, — парировала я. — Брюки так, заодно. И вообще…

— Не ворчи, будут тебе брючки, — усмехнулся он. — Я же не возражаю!

Глава вторая

в которой Провидение располагает, как ему вздумается,

мало интересуясь нашими планами.

Что я по — настоящему люблю, так это моменты выхода из прыжка. Я стараюсь их не пропускать и встречать «во всеоружии», и за десять лет на корабле мне так и не успело наскучить. Во всеоружии — то есть, в двигательном отсеке и со скрипкой в руках. Над этой моей привычкой сначала смеялись, потом недоумевали, потом — иронизировали, а теперь наконец привыкли и больше не спрашивают, зачем мне это надо. Как я могу объяснить, зачем, если и сама этого не знаю?

Не могу объяснить и толком сформулировать, что меня привлекает. Просто это те редкие моменты, когда я искренне благодарна судьбе за знакомство со скрипкой, за полученную от родителей способность находить пронзительную и завораживающую красоту в том, что кажется обыденным. За возможность видеть, слушать и ощущать.

Я люблю вглядываться в пустоту за пределами тонкой корабельной скорлупки; ту самую, загадочную, в которой находятся путешественники, временно переставшие существовать в «реальном» мире. Говорят, это вредно и даже опасно. Правда, говорят с осторожностью — никто не может объяснить, чем именно. Наверное, источником этих предупреждений служит обычный страх перед неизвестным. А я… там красиво, но даже не в этом дело.