Симарглы

Фраза о том, что ее считают неумехой, Лену покоробила, хоть она и отдавала себе отчет в ее справедливости. Девушке не хотелось, чтобы ее считали ни на что не годной. Она попыталась снова почувствовать город, снова отдать себя ему… Это получилось, но гораздо хуже. Теперь, когда Лена знала, что город умирает, она подсознательно боялась, что он заставит ее умирать вместе с ней. Пусть и смерть в полном смысле слова ей грозить не может, но… От страха Лена избавиться все еще не могла, вероятно, потому, что не хотела в глубине души. Как знать: избавишься от страха, а там придется прощаться и с тем, что делает тебя человеком.

Вик привел их куда-то на задворки, к трамвайным путям. Лена сразу узнала это место: она уже ходила здесь. Вспомнила еще, что оно вызвало у нее двойственные чувства: здесь словно не хватало чего-то, и в то же время здесь что-то такое было. Как будто… как будто город выталкивал это место из себя, и одновременно нечто, имеющее к городу очень смутное отношение, находило здесь приют. Впрочем, Лена не анализировала свои чувства столь детально. Она просто подумала об этом, и забыла.

Рельсы — это всегда какой-то путь, построенный людьми, строго запрограммированный. Лена с детства любила поезда и трамваи. Мало того, что они отдавали ореолом дальних странствий, так еще они появились очень давно, еще тогда, когда современный мир только начинал принимать свою форму. Значит, были овеяны романтикой времен прошедших, почти как каравеллы Колумба. А еще поезда вкусно стучали, и этот стук убаюкивал, словно рассказывал сказки. Когда она была маленькая, ей хотелось нарисовать картину: огромное-огромное поле, больше, чем может вмещать в себя горизонт, видимое с невозможной высоты. По этому полю тянется узенькая ниточка железной дороги. А но железной дороге едет поезд. Здесь Ленино воображение обычно оказывало: хотелось изобразить одновременно и всю подавляюще большую железяку, несущуюся на головокружительной скорости, так, чтобы она, загадочная и непостижимая, почти обдавала зрителя своим горячим запахом, и одновременно — далекую и маленькую, чтобы все поняли, как огромен путь и как неутомим состав. Возможно, из-за этой двойственности, а возможно, и потому, что Лена даже конус на уроке рисования не могла изобразить ровно, картина так и не была создана. Кроме того, зеленый поезд на зеленом поле не смотрелся бы.

Короче говоря, Лена любила поезда.

Соответственно, она любила и трамваи, поскольку они представлялись ей как бы урезанным и приспособленным к городским условием отражением Поезда. А еще ей очень нравилось, как их двери медленно и вальяжно, с чувством собственного достоинства, отползали в сторону. Но сейчас, оказавшись там, куда привел их Вик, она ощутила жуть.

Этот проезд казался очень старым. Куда старше домов, которые своими глухими, без подъездов, стенами окаймляли его. Дома построили значительно позже; проход между ними существовал всегда, возможно, еще до того, как Земля сформировалась из мусора, оставшегося после сотворения Вселенной. Проход был куда значительнее всего, чего угодно. Узкие рельсы, между которыми шпал не было видно, ныряли в молодую весеннюю травку саблями в футлярах. Едва-едва оперившееся ветви деревьев низко нависали над ними тоннелем, сквозь крышу которого особенно ярко, безжалостно светило солнце.

А еще тут царила тишина. То же самое, что услышала Лена около давешнего мини-казино. Здесь, как и там, были звуки, но они на тишину не влияли, словно подчеркивая ее законченность и неповторимость. Но тишина у казино была зловещей, выжидающей, а здесь — равнодушной. Тишина словно чего-то ждала, не обращая внимания на симарглов, которые пришли сюда за какой-то своей надобностью.

— И зачем ты нас сюда привел? — спросила Лена.

— Понимаешь, — улыбнулся ей Вик, — я ведь с городом плохо. Родился в поместье… в деревне, по-современному… вырос там же… В общем, город я не знаю. У Стаса тоже другой профиль, а ты еще не выучилась как следует. Но вот тут… Понимаешь, трамваи помнят те времена, когда город, по сути, еще не был городом. Кроме того, рельсы соединяют разные города. Как синапсы. Более того, они соединяют города со всем остальным. Там, где рельсы, города как бы не существует. Мертвая зона.

Лена прислушалась к себе, снова вызывая образ города. Действительно, мертвая зона: внутренний голос молчал. Город был рядом, очень рядом, он боролся, старался проникнуть, выталкивая трамваи из себя как чужеродное тело, но он все еще был не здесь. Здесь было иное, не город, не лес, а нечто среднее.

…Лес — он не кончается. Он охватывает всю планеты мягким, удушающим одеялом. Человек убивает его, но лес от этого не перестает быть менее могучим. Его сила — это сила ростков, пробивающих асфальт, сила паутины по углам, сила страха перед молнией и темнотой. Лес живет в человеческих сердцах. Дороги тоже живут в нас, стальными натянутыми струнами, и тоже бесконечны, потому что переходят одна в другую, никогда не обрываясь.