Симарглы

Бредятина. Современная цивилизация вырабатывает слишком много мусора. Взять тот же город: мусор — девяносто процентов.

— Слушайте, вы знаете, кто такой Иванов И.В.?.. — спросила вдруг Лена у напарников.

— Понятия не имею, — Вик зевнул. — Хотя уверен, что все по краеведению этого вшивого городишки перелопатил. Нет, тут была парочка Ивановых…. Но И. В.?.. Ладно, я все-таки не музейный работник. Их хлебом не корми, дай какую-нибудь новую знаменитость откопать.

— Это мерзко, — Лена передернула плечами, глядя на экран, где показывали подготовку народного гуляния в честь открытия памятника. — Раздувают восторги по поводу всякого… идиотизма, — она удержалась от менее цензурного слова. — Лучше бы какой-нибудь школе эти деньги отдали, а не вбухивали бы их на очередной насест для голубей.

— Здесь голубей еще не так много, — фыркнул Вик, — климат не тот. Видела бы ты где-нибудь на югах… Лена, с некоторыми человеческими глупостями приходится просто смиряться.

— Это подмена прошлого… — начала было Лена, но продолжить не смогла.

— Тебе никогда не казалось, что люди похожи на манекены? — вдруг спросил Станислав Ольгердтович, не прекращая рисовать.

— Что? — от неожиданности Лена вздрогнула и машинально выключила телевизор.

— Это старое сравнение. Пустые лица, пустые глаза, пустые улицы… — неразборчиво пробормотал Станислав Ольгердтович, продолжая яростно орудовать карандашом. — Читал об этом в сотне книг.

— Н-нет… — Лена почувствовала себя неловко. — Может быть, только женщины. А мужчины похожи на покупателей.

— И вот ради этих людей… — Станислав Ольгердтович не обратил внимания на ее слова, нервно отложил карандаш, и видно было, что пожилой симаргл собирается сказать нечто хлесткое и по поводу писателей, неразборчивых в сравнениях, и по поводу всей современной цивилизации в целом, — и ради них…

Но тут зазвонил телефон.

Он стоял на кухонном столе, чтобы не пришлось ходить в коридор. Лена сразу же схватила трубку.

— Алло? — мрачный голос. — Это Головастов.

— Да, это…

— Все правильно, я знаю, — оборвал он. — Немедленно приезжайте к Главпочтамту. У вас ЧП.

И гудки.

— У нас ЧП… — растерянно сказала Лена, опуская трубку. — И надо ехать к Главпочтамту.

— Только одно ЧП? — спросил Вик. — Он что, не нашел?

— Кажется, я догадываюсь, что он нашел, — сказал Станислав Ольгердтович. — Я сам только что это почувствовал, когда пытался следить за Головастовым.

— Вы пытались следить? — удивилась Лена.

— Стас же ясновидящий, — Вик нетерпеливо подскочил к напарнику. — Ну? Что он нашел? Что-то, что отвлекло его внимание от этих?

— Не знаю, отвлекло или нет, — покачал головой Стас, — но нашел он вот что.

И показал им листок своего блокнота. На нем было нарисовано испуганное девичье лицо, приоткрывшее рот в отчаянном крике. Лена никогда раньше не видела ее, но испытала смутное чувство, что эта девушка ей знакома. И в любом случае было ясно — ей очень-очень плохо.

Девушка смотрела с мятого листка бумаги, а казалось — с другого измерения. И Лена отлично знала, что талант художника здесь ни при чем.

3.

Дни тянулись странные, очень легкие, практически невесомые. Это нравилось. Дурные предчувствия по-прежнему оставались, но где-то далеко, не тревожа сердца. Ирина улыбалась солнцу, когда просыпалась, и улыбалась луне, когда засыпала. Она не читала книг. Она не смотрела телевизор. Она не ругалась с матерью. Она ждала. Что-то должно было случиться…

На работе все было по-прежнему. Все так же вкалывала, механически разрисовывая одинаковые лица, даже улыбалась и мурлыкала что-то про себя. Ничего особенного: то же, что крутили по радио. Помнится, в основном «Корни».

Еще Ирина почти ни с кем не разговаривала. Ни с матерью — что с ней, в самом деле, говорить? — ни с коллегами по работе (Наталья Евгеньевна способна болтать исключительно о болячках своей ненаглядной доченьки и о том, светит или не светит ее муженьку повышение, а с заведующим что-то обсуждать — это надо совсем из ума выжить…). Да и в мастерской была совсем не та атмосфера, чтобы вешать на стену картинки «Хомячок в гневе» и всякое прочее в том же духе. Ира и Наталья Евгеньевна просто приходили сюда, и каждый раз словно умирали… В комнате стоял дух невозможности, запредельности, отрезанности от всего остального мира. Здесь всегда по углам копилась темнота, в которой обрастали паутиной обломки чужих тел. На самом деле никаких обломков там быть не могло — уборщица мыла пол через каждые два дня — но Ира словно видела воспоминания о них. Мороз продирал до костей, и даже дальше, в самую суть существа. Когда потом ты оказывался на улице, солнечный свет уже ничего не мог с тобой поделать, и только через некоторое время ты начинал неуверенно понимать, что на свете существует что-то еще кроме запаха краски и пустых, ничего не выражающих искусственных лиц. Но это понимание еще довольно долго оставалось абстрактным.