Симарглы

— Миха, беги скорую звони, у нее сердце плохое! — заорал Юрик, прозревая. — Пит, а ты дуй наверх, ее родители — следующая дверь за моей, ну!

Сам Юрик кинулся к Лене и начал делать ей непрямой массаж сердца… Умело делал, потому что кроме всего прочего ходил в спортивную секцию — плаваньем занимался. Только в данном случае это было бесполезно.

Из дневника черного мага.

…Но позже я с удивлением осознал, что не могу представить без нее своей жизни. Я слишком много думал о ней. Если она умрет… я не знаю, что случится со мной. Что случится с моими снами?.. с моей жизнью?..

Я совершенно сошел с ума.

Такому, как я, это непозволительно.

«Я не хочу умирать! — крикнула Лена непонятно кому, кто прятался в расплавленном металле. — Я не хочу умирать!»

«Мало ли, чего ты хочешь…» — ответило ей со смешком подсознание.

2.

Лена очнулась от непривычно яркого солнца.

Последние несколько месяцев город непрестанно затягивали тонкие печальные серые тучи, сквозь которые свет сочился одинаковый — ровный, белый. По-настоящему ясные дни выдавались редко. А тут день был не просто ясный, а прямо-таки яркий, праздничный, праздничный даже не по-весеннему, а скорее уж по-летнему. И пятна тени, которые плясали на дощатом полу, не могли сложиться от голых веток — на ветках должны для этого появиться листья.

Лена потянулась и села на кровати. Двигаться было непривычно легко. Она сперва не поняла, в чем дело, а потом догадалась: исчезла опаска, исчезла стесненность в груди. Может быть, только в самом раннем детстве она чувствовала себя так хорошо и свободно, как сейчас.

Девушка огляделась и поняла, что не дома. А где? Может быть, в гостях у бабы Маши, в деревне?

Нет, баба Маша умерла два года назад… Да и у нее был маленький домик, с двумя бедными, темными комнатами и низенькими потолками. Совсем не как тут…

Стены комнаты были бревенчатые, темные от времени. Пол — дощатый, рассохшийся. Кровать, на которой лежала девушка — массивная и чересчур мягкая. («Перина на лебяжьем пуху», — всплыло в голове что-то давным-давно читанное, но ни разу не виденное). Шкаф, возвышавшийся у дверей, поражал своей допотопной архитектурой — что-то подобное (сиречь двустворчатое и узкое) могло попадаться ей только в фильмах, посвященных дореволюционной жизни. А еще здесь был туалетный столик, тоже очень старый, с потемневшим от времени зеркалом над ним. Стул около столика очень походил на те двенадцать своих собратьев, которые собирали Остап Бендер и Киса Воробьянинов.

Лена встала. Кровать, на которой она лежала, оказалась заправленной, а сама девушка — полностью одетой, только как-то… странно. Неправильно… На ней был ее любимый зеленый свитер, заляпанный реактивом в прошлом году и выкинутый на помойку, и не менее любимые когда-то коричневые джинсы, безвозвратно погибшие в начале первого курса, когда весь поток вкупе с кибернетиками и почему-то теологами и социологами вывезли на картошку. А также носки… обычные капроновые, пять рублей пара. На коврике у двери нашлись кроссовки.

Лена обулась, подержалась за ручку, но выходить не стала. Подошла к окну.

Оно тоже выглядело старым — из множества мелких стекол, вставленных в витую железную раму — и оказалось чуть приоткрытым. Белая тюлевая занавеска шевелилась от ветра. Снаружи было прохладно — тоже весна, только более поздняя. А может, лето, самое начало июня. Утро, наверное, потому что солнце еще низко.

Зеленый луг, полого спускающийся к неширокой речке. Березы, растущие прямо под окном — комната Лены, наверное, находилась не ниже третьего этажа. Еще березы — мощные, раскидистые. Одна совсем на берегу реки.

За рекой — снова луг, а за лугом лес. Темный, не разобрать, хвойный или лиственный. Судя по пейзажу, лиственный, наверное. На лугу, у кромки леса, пасутся коровы, видно только рыжие, странно горбатые пятнышки на фоне зеленого массива. Мало их, совсем небольшое стадо. Деревня, наверно, бедная.

«Какая, к черту, деревня?»

Лена вздохнула. Подошла к туалетному столику, посмотрела на себя в зеркало.

Есть такие зеркала — они похожи на старинные, заросшие ряской пруды. Так и кажется: вот сейчас отразят не тебя, а что-то совсем неизвестное, может быть, даже жуткое… Точно: из темных глубин вынырнуло полузнакомое бледное лицо, глаза — один желтый, другой зеленый — в обрамлении прядей каштановых волос. Ну и космы…

На столике нашлась щетка, так что Лена расчесалась, без всякого удивления обнаружив у себя в волосах заколку, сломавшуюся с месяц назад.

Зеркало располагалось таким образом, что тяжелая дубовая дверь в комнату в нем ни в коем случае не могло отразиться, поэтому вошедшего Лена видеть не могла. Скорее, услышала скрип половицы.

Она обернулась и сделала несколько шагов в сторону, так, чтобы шкаф не загораживал поля зрения. И увидела его.

Очень странное впечатление он на нее произвел.