Сильвия и Бруно

Спор был внезапно прерван вспышкой молнии, за которой сразу же последовал раскат грома и поток дождевых капель, которые с шипением и брызгами прорывались сквозь листву укрывавшего нас дерева.

— Ну и шумит этот ливень! — проговорил я. — Не зря говорят: точно кошки сцепились с собаками!

— Только все собаки упали первыми, — сказал Бруно. — Теперь одни кошки падают.

В следующую минуту капельные хлопки прекратились — так же внезапно, как и начались. Я выступил из-под дерева взглянуть на небо. Буря пронеслась; но, вернувшись под крону, я безуспешно искал глазами моих микроскопических друзей. Они исчезли вместе с бурей, и мне ничего не оставалось, как отправляться домой.

На письменном столе я увидел дожидающуюся моего возвращения телеграмму. Те несколько слов, которые в ней содержались («Не смог преодолеть себя и написать. Приезжай поскорее. Буду рад, как всегда. Письмо — следом. Артур».), так явственно прозвучали для меня речью самого Артура, что я затрепетал от радости и бросился собираться в дорогу.

ГЛАВА II Благовест Любви

— Железнодорожный узел Фейфилд! Пересадка на Эльфстон!

Что за смутные воспоминания, связанные с этими простыми словами, вызвали наплыв радостных мыслей, захлестнувших моё сознание? Из вагона я выбрался в счастливом возбуждении, причина которого мне самому вначале была непонятна. Да, раньше я уже проделал точно такое же путешествие и в такое же самое время суток шесть месяцев назад, но ведь с тех пор столько всего произошло, а память старика слабо удерживает недавние события, поэтому напрасно я искал это «недостающее звено». Внезапно мой взгляд упал на скамью — единственную на этой унылой платформе — и на сидящую на ней девушку; тут-то и вспыхнула в моём мозгу забытая сцена, да так живо, словно всё повторилось вновь.

«Вот и ответ, — подумал я. — Эта убогая платформа полна для меня памяти о той давней встрече! Она сидела на этой самой скамье и приглашала меня присесть рядышком цитатой из „Гамлета“… Забыл, какой. А что если попытаться по графскому совету представить жизнь Пьесой? Воображу-ка, что эта фигура принадлежит леди Мюриел, да постараюсь подольше не возвращаться к действительности».

И я зашагал вдоль платформы, изо всей силы воображая («понарошку», как говорят дети), что обыкновенная пассажирка, сидящая на скамье, не кто иная как леди Мюриел, которую я старательно вспоминал. Её лицо было повёрнуто в другую сторону, что только способствовало продуманному самообману, в котором я упражнялся, однако невзирая на всё моё старание тоже глядеть в другую сторону, чтобы продлить приятную иллюзию, мне неминуемо предстояло, дойдя до конца платформы и развернувшись идти назад, увидеть пассажирку в лицо. Это и была леди Мюриел!

Забытая сцена теперь живо предстала моей памяти, и чтобы сделать её повторение ещё более невероятным, рядом с ней оказался тот самый старик, которого, как я теперь припомнил, в первый раз грубо согнал со скамьи станционный смотритель, чтобы освободить место для титулованной приезжей. Тот, да «с отличием». Он уже не ковылял по платформе на дрожащих ногах, но как ни в чём не бывало сидел рядом с леди Мюриел, и впридачу разговаривал с нею!

— Ну же, кладите в кошелёк, — говорила она, — и помните, что вы должны потратить это на Минни. Обязательно принесите ей что-нибудь полезное, что-нибудь по-настоящему нужное! И привет от меня! — Она произносила эти слова с таким увлечением, что хотя звук моих шагов заставил её поднять на меня глаза, в первую минуту она меня не признала.

Приблизившись, я приподнял шляпу, и тут её лицо осветилось неподдельной радостью, отчего мне тот час вспомнилось ясное личико Сильвии — там, на Кенсингтон-Гарденз. Я совершенно опешил. А она, вместо того чтобы побеспокоить бедного старичка, сидевшего рядом, сама вскочила со скамьи, и вот уже мы вдвоём принялись расхаживать взад-вперёд по платформе. Минуту-другую наша беседа была пустой и бессодержательной, словно мы были всего-навсего двумя случайными гостями, сошедшимися в заурядной лондонской гостиной; похоже было, что каждый из нас опасается задевать те скрытые в глубине нити, что связали наши жизни вместе.

Пока мы разговаривали, к платформе подкатил Эльфстонский поезд. Повинуясь подобострастному напоминанию станционного смотрителя («Сюда, миледи! Прошу поторопиться!»), мы направились в самый конец платформы, где находился единственный вагон первого класса. Когда мы поравнялись с опустевшей скамьёй, леди Мюриел заметила лежащий на ней кошелёк, в который недавно так тщательно был упрятан её дар. Владелец кошелька, совершенно не догадываясь о своей потере, влезал, поддерживаемый кондуктором, в вагон на другом конце поезда.

— Вот растяпа! — воскликнула она. — Неужто так и уедет, чтобы дома обнаружить пропажу!

— Давайте я возьму кошелёк и сбегаю к нему. У меня это получится быстрее.

Но она была уже на полпути к нему. Она летела («бежала» — слишком обыденное слово для её движений, подобных порханию феи) с такой стремительностью, что в любом случае безнадёжно оставила бы меня позади.