Сильвия и Бруно

— Бежим к отцу! — промолвила Сильвия, тяжело дыша, когда все мы оказались в саду. — Лично мне кажется, что дела пошли хуже некуда. Попрошу-ка Садовника снова нас выпустить.

— Ой, только не идти всю дорогу, — захныкал Бруно. — И почему у нас нет выезда четвернёй, как у дяди!

Но тут снова раздался знакомый голос, пронзительный и неистовый:

«Он думал, это Четверня
Склонилась у ботвы.
Он присмотрелся — нет, стоит
Медведь без головы.
Сказал он: „Бедненький, медку
Ты не поешь, увы!“»

— Ну уж нет, не выпущу вас снова! — сказал Садовник, не дав детям и рта раскрыть. — Вице-Губернатор знаете, как задал мне, за то что я в прошлый раз позволил вам выйти? Так что я вам не товарищ! — И, отвернувшись от детей, он принялся исступлённо рыть прямо посреди посыпанной гравием аллеи, вновь и вновь припевая:

«Сказал он: „Бедненький, медку
Ты не поешь, увы!“» —

только уже более музыкальным тоном, чем тот пронзительный визг, с которого он начал.

Песня с каждой минутой становилась всё более громкой и насыщенной: к её припеву пристраивались какие-то посторонние голоса, и вскоре я услыхал тяжёлый удар, возвестивший, что лодка коснулась берега, и резкий скрип гальки, когда люди принялись вытаскивать лодку из воды. Я поднялся и, оказав им помощь, помедлил ещё немного, желая понаблюдать, как они выгружают живописную мешанину из отвоёванных с таким трудом «сокровищ глубин».

Когда я, в конце концов, добрался до своего жилища, усталость и сон грозили совсем меня одолеть, поэтому я с превеликим облегчением опустился в мягкое кресло, пока Артур радушно хозяйничал у буфета, желая угостить меня куском пирога и бокалом вина, без которых, заявил он, никакой доктор не имеет права позволить мне лечь в постель.

И тут дверца буфета как начала скрипеть! И вовсе это не Артур, а кто-то другой непрестанно открывал и закрывал её, беспокойно суетясь и бормоча на манер трагической актрисы, репетирующей свой монолог.

Голос-то был женский! И силуэт тоже, полускрытый буфетной дверкой, был женским силуэтом, объёмным и в просторном платье. Не наша ли то хозяйка? Дверь открылась, и в комнату вошёл незнакомец.

— И что эта дура тут делает? — пробормотал он, озадаченно остановившись на пороге.

Женщина, о которой незнакомец отозвался так грубо, была его женой. Она раскрыла одну буфетную дверку и, стоя спиной к вошедшему, разглаживала на одной из полок лист обёрточной бумаги, шепча про себя: «Так, так! Ловко сработано, искусно задумано!»

Любящий муж на цыпочках подкрался к ней сзади и хлопнул её по голове.

— Прихлопнул, как муху, — игриво проговорил он.

Миледи заломила руки.

— Разоблачили! — простонала она. — Ах, да! Это же свой! Бога ради, никому не открывай! Нужно выждать время!

— Не открывать чего? — запальчиво вопросил её супруг, вытаскивая лист обёрточной бумаги. — Что это вы здесь прячете, моя милая? Отвечайте, я требую!

Миледи опустила очи долу и тихо-претихо произнесла:

— Ты только не смейся, Бенджамин, — взмолилась она. — Это… это… Не понимаешь разве? Это кинжал!

— Он-то ещё зачем? — усмехнулся Его Превосходительство. — Ведь нам уже удалось всем внушить, что мой брат умер. Нет нужды ещё и убивать его. Э, да он к тому же из жести! — и Вице-Губернатор презрительно покрутил лезвие в пальцах. — А теперь, мадам, будьте любезны, объяснитесь. С чего это вы назвали меня Бенджамином?

— Это часть заговора, любовь моя! Ведь заговорщики всегда прикидываются кем-то другим, правда?

— Другим, да? Что ж! А этот кинжал, в какую сумму он вам обошёлся? Ну же, без увёрток! Меня вам не обмануть!

— Я приобрела его за… за… за… — забормотала уличённая заговорщица, изо всех сил пытаясь изобразить на лице выражение записного убийцы, в чём она заранее тренировалась перед зеркалом. — За…

— За сколько, мадам?

— Ну, за двугривенный, если тебе так уж нужно знать, дорогой! На свои…

— Не верю я вам! — заорал второй заговорщик. — Станете вы тратить свои деньги!

— На свои именины, — смиренно понизив голос, закончила миледи. — Должен же кто-нибудь иметь кинжал. Это ведь часть…

— Ох, только не рассуждайте о заговорах! — грубо перебил её муж, швырнув кинжал в буфет. — Курице — и той лучше удалась бы роль заговорщицы! А заговорщикам, прежде всего, нужно уметь маскироваться. Взгляните-ка вот на это!

И он со справедливым чувством гордости напялил на себя колпак с бубенцами и весь остальной шутовской наряд, подмигнул ей и упёр язык изнутри в щёку.

— Не правда ли, мне идёт? — вопросил он.

Глаза миледи вспыхнули неподдельным энтузиазмом.

— То, что нужно! — воскликнула она, всплеснув руками. — Ты выглядишь совершенно по-дурацки!

Ряжёный нерешительно улыбнулся. Он не вполне был уверен, как отнестись к этому комплименту.

— Вы имеете в виду — как шут? Да, этого я и добивался. А самой-то вам какая маскировка к лицу, вы подумали? — И под восхищённым взглядом супруги он принялся разворачивать какой-то свёрток.