Сильвия и Бруно

«Подумай, тыща фунтов в год —
Совсем немаленький доход!» —
Воскликнул Тоттлс. — «Эх, молодежь!
Ты с ним безбедно проживешь!
Жена для мужа — не беда,
О том не стоит и вздыхать».
«Но для жены глава всегда —
Муж!» (Вот что он хотел сказать…)

Медовый месяц пролетел,
А молодые — не у дел.
И вскоре теща во всю прыть
Спешит их счастье разделить.
«У вас — солидный капитал:
А это, дети, благодать…»
«Само собою…» — пробурчал
Тоттлс. (Вот что он хотел сказать.)

Он тотчас снял роскошный дом
И ложу в Ковент-Гарден. Там
Текли их денежки ручьем
В карманы плутам и друзьям.
За домик в Лондоне пора
Три сотни фунтов им отдать…
А Тоттлс ликует: «Жизнь — игра!
Да!» (Вот что он хотел сказать.)

Богатством вдрызг обременен,
Тоттлс распотешил простаков:
Купил игрушку-яхту он,
Завел и дюжину стрелков,
И дачу — там, на Хайлэнд-Лох,
И лодку — краше не сыскать…
«Как надоел мне гэльский „ох“!
Ах!» (Вот что он хотел сказать.)

В этот момент или, лучше сказать, паузу между погружениями в пучину сна я внезапно понял, что глубокие басовые ноты, разбудившие меня, исходили не от Господина, а от Французского Графа. Тем временем почтенный джентльмен продолжал рассматривать манускрипт.

— Прошу прощения, что заставил вас ждать! — проговорил он. — Я просто хотел убедиться, все ли слова я смогу перевести на английский. Но теперь я готов начать. — И он прочитал мне следующую легенду:

«В некоем городе, находящемся в самом центре Африки, куда редко заглядывают путешественники, местные жители всегда покупали яйца — а яичный коктейль при таком климате составлял их насущную потребность — у Купца, каждую неделю приезжавшего и останавливавшегося у городских ворот. Всякий раз, когда Купец появлялся в городе, люди теснились вокруг него и наперебой раскупали яйца, так что самое плохонькое яйцо в его корзине по цене равнялось двум, а то и трем верблюдам. И с каждой неделей цена на яйца все росла и росла. Но жители продолжали пить яичный коктейль, удивляясь, куда же уходят все их деньги.

И вот однажды они собрались на совет. И поняли, какими ослами они были до сих пор.

И вот, когда Купец опять приехал в город, его встречал всего один Горожанин. Он крикнул Купцу: „Эй ты, крючконосый хитроглаз, тощая бородища, почем эти яйца?“

Купец отвечал: „Я могу продать их хоть все по десять тысяч пиастров за дюжину“.

Горожанин кашлянул и сказал: „Я предлагаю тебе по десять пиастров за дюжину, и ни монеты больше, о отродье бесчестных предков!“

Купец почесал бороду и отвечал: „Хм! Лучше я подожду, пока появятся твои приятели“. И он стал ждать. А Горожанин стоял возле него. И они все ждали и ждали…»

— На этом манускрипт обрывается, — пояснил Господин, бережно сворачивая его. — Но и того, что мы слышали, вполне достаточно, чтобы открыть нам глаза. Мы убедились, какими простаками мы были, покупая своих учеников точно так же, как жители того городка покупали яйца, — и разорительная система была тотчас отменена. О, если бы нам удалось отменить вместе с ней и многие другие обычаи, которые мы переняли у вас, вместо того чтобы обратиться к здравому смыслу! Увы, все было совсем не так. Но что действительно погубило мою страну и заставило меня покинуть родной дом — так это введение во всех сферах жизни и даже в армии Теории Политической Дихотомии!

— Надеюсь, я не слишком обременю вас, — спросил я, — если попрошу объяснить, что вы понимаете под Теорией Политической Дихотомии?

— Отнюдь! Вовсе не обремените, — любезно отвечал Господин. — Напротив, мне очень приятно беседовать со столь внимательным слушателем. У нас все началось с того злополучного отчета, который привез один весьма уважаемый государственный муж, проживший некоторое время в Англии и решивший познакомить нас с тамошними делами. У вас признано политической необходимостью (в чем он уверял нас, а мы ему поверили, хотя ни о чем подобном до сих пор не слышали), чтобы во всех сферах жизни существовали две партии. В политике же, по его словам, вы сочли нужным учредить две партии, которые называются «виги» и «тори».

— Это, вероятно, было довольно давно? — заметил я.