Сильвия и Бруно

Наступила тишина, нарушаемая лишь голосом молодой особы, которая, усевшись возле нас, принялась беседовать с новыми гостями.

— Ба! — донельзя изумленным тоном заметила она. — Оказывается, нам предстоит услышать нечто новенькое в музыкальной сфере!

Я огляделся вокруг, пытаясь понять, чем вызвана ее реплика, и сам удивился не меньше ее: оказывается, леди Мюриэл усадила за пианино Сильвию!

— Сыграй нам, милая! — попросила она. — Я уверена, у тебя все получится!

Сильвия взглянула на меня: в ее глазках блеснули слезы. Я улыбнулся, пытаясь хоть немного приободрить ее, но бедный ребенок, не привыкший появляться на людях, был слишком возбужден и чувствовал себя неуютно. Но затем я заметил, что она собралась и решила сделать все, чтобы доставить удовольствие леди Мюриэл и ее гостям. Она села за инструмент и сразу же заиграла. Темп и выразительность ее игры, насколько я мог судить, были просто превосходны; она касалась клавиш с такой невероятной легкостью, что поначалу из-за шума разговоров было трудно разобрать мелодию, которую она исполняла.

Но через минуту шум сам собой утих, воцарилась мертвая тишина, и мы затаив дыхание слушали незабываемую, поистине небесную музыку.

Поначалу, все так же едва прикасаясь к клавишам, девочка сыграла нечто вроде интродукции в миноре. Казалось, свет почти померк, на улице стемнело и в зал вползли вечерние сумерки. Затем в сгустившем полумраке блеснули первые ноты мелодии — такие нежные и чистые, что слушатели затаили дыхание, боясь пропустить хоть один звук. А мелодия вновь и вновь звучала с новой силой в том же минорном ключе, с которого и началась, и всякий раз, когда она, образно говоря, вспыхивала громче, вокруг каким-то невероятным, поистине магическим образом становилось светлей! Инструмент под детскими пальчиками, казалось, щебетал, словно пташка. «Проснись, любовь моя, — казалось, пел он, — и улетай! Видишь, зима кончилась, дожди начались и прошли, земля покрылась цветами, настала пора птичьих песен!» — При последних звуках слушателям показалось, что они слышат даже последние капли, которые стряхнул с ветвей порыв ветерка, и видят первые лучи солнца, радостно пробивающегося из-за туч.

Французский Граф вскочил и взволнованно зашагал по залу.

— Никак не могу вспомнить, — воскликнул он, — название этой очаровательной пьески! Это, скорее всего, отрывок из какой-то оперы. Но и название оперы никак не приходит мне на память! Скажи же, как она называется, дитя мое!

Сильвия поглядела на него каким-то отрешенным взглядом. Она перестала играть, но ее пальчики продолжали скользить по клавишам. Все ее страхи и смущение бесследно исчезли, и осталась только чистая радость и блаженство музыки, льющейся в наши сердца.

— Как же она называется? — нетерпеливо повторил Французский Граф. — Скажи мне название этой оперы!

— Опера? Я даже не знаю, что это такое, — прошептала Сильвия.

— Ну хорошо, а как же ты называешь дуновение ветерка?

— Я не знаю его имени, — отвечала девочка, вставая из-за пианино.

— Нет, это просто волшебство какое-то! — воскликнул Французский Граф, шагая следом за Сильвией и обращаясь ко мне, словно я в его глазах был неким хозяином этого вундеркинда-виртуоза и наверняка должен был знать, что именно она исполняет. — Вам доводилось слышать ее игру прежде, то есть, я имел в виду, не только сегодняшним вечером? Как называется это неуловимое дуновение?

Я отрицательно покачал головой. От дальнейших расспросов меня избавила леди Мюриэл, которая подошла и попросила Французского Графа спеть нам что-нибудь.

Граф с пафосом всплеснул руками и учтиво поклонился:

— Видите ли, миледи, я пролистал — то есть, я хотел сказать, просмотрел — все ваши песни и убедился, что ни одна из них не подходит для моего голоса! Они написаны не для баса!

— Но, может быть, вы что-нибудь выберете? — настаивала леди Мюриэл.

— Давай поможем ему! — шепнул Бруно на ухо Сильвии. — Давай поможем — ты ведь умеешь!

Сильвия кивнула.

— А можно мы попытаемся подобрать для вас какую-нибудь песенку? — ласково спросила она.

— Mais oui![29] — отвечал высокомерный певец.

— Конечно, можно! — сказал Бруно. И дети, взяв польщенного Графа за руки, повели его к шкафу с нотами.

— Надеюсь, они что-нибудь подберут, — заметила через плечо леди Мюриэл.

Я повернулся к Господину, намереваясь продолжить прерванный разговор.

— Вы заметили… — начал было я, но в этот момент подошла Сильвия, чтобы увести Бруно. Малыш только что вернулся ко мне и был необычайно серьезен.

— Ну пойдем же, Бруно! — настаивала она. — Мы же почти нашли ее! — А затем добавила шепотом: — У меня в руке — медальон. Пока они все смотрели на меня, я не могла им воспользоваться.

Но Бруно попятился.

— Тот человек уже сказал мне, как они называются.

— Они? И кто же это? — удивленно переспросил я.

— Я спросил его, — пояснил Бруно, — какие песни ему больше нравятся. Он отвечал: «Мужские, разумеется. Не для дамского голоса». А я сказал: «Мы с Сильвией нашли для вас песню мистера Тоттлса. Может быть, она подойдет?» А он отвечал: «Подожди, вьюн этакий!» А я ведь никакой не вьюн, сама знаешь!