Сильвия

Я отправился к Джону Кароки, жившему, как выяснилось, по-прежнему на Пибоди-стрит, 207. Деревянный пятиэтажный дом, таких трущоб даже в Питсбурге поискать надо, жуткая развалюха. Жил он на самом верху, окно во двор, и, стуча в дверь, я все пытался сообразить, что хуже: непереносимая жара из-за раскалявшейся под солнцем крыши или еще более непереносимая вонь. За дверью пошаркали ногами, низкий голос спросил, кто там.

— Вы Джон Кароки?

— А вы-то кто?

Делая над собой усилия, чтобы не извергнуть свой завтрак, стараясь подавить иррациональную — ведь прошлое свершилось без меня, и что уж тут переделаешь — ненависть к стоявшему за дверью, я сказал первое, что пришло в голову: «Моя фамилия Харрисон, я представитель Агентства по компенсации штата Пенсильвания. Наше агентство представляет двадцать семь страховых компаний и, помимо остального, мы занимаемся выплатами по просроченным полисам. Есть полис на имя Сильвии Кароки. По страховке мы должны были произвести выплату за украденные у нее часы, сумма, по нашим подсчетам, тридцать долларов. Но мы не можем ее разыскать. Поскольку в полисе ближайшим родственником названы вы, ее отец, закон обязывает произвести выплату вам, чтобы закрыть это дело. Деньги будут выплачены мной немедленно, если я получу от вас доказательства, что вы Джон Кароки».

За дверью низкий голос переспросил:

— Так мне что, деньги полагаются, что ли?

— Да, сэр. При условии, что вы Джон Кароки.

— И сколько, вы сказали?

— Согласно подсчету, тридцать долларов. Вычеты уже сделаны.

— Тридцатка?

— Да, тридцать долларов.

— Я и есть Джон Кароки, не сомневайтесь, — и с этими словами он распахнул дверь.

Меня удивило, что он совсем невысокого роста. Сильвия, по моим представлениям, была очень высокая, хотя, конечно, я мог и заблуждаться. А этот ниже меня, и ему сильно за пятьдесят, опустившийся, брутального вида человек, от которого сильно пахнет спиртным и экскрементами, видно, давно не мылся. Босой, грязная майка и перемазанные штаны вроде шаровар, на отекшем, расплывшемся лице щетина двух- или трехдневной давности. Смотрит на меня подозрительно налитыми кровью глазками, в которых читаются жадность, голод и животная хитрость.

— Значит, я Кароки и есть, — сказал он. — Если не верите, у швейцара нашего спросите. Сейчас, минутку, тут письмо есть с адресом, там мое имя написано.

Он прошел на кухню, заваленную всяким барахлом, грязной посудой, среди которой сновали тараканы, и облепленными мошкарой объедками. Порылся среди этого хлама, вываливая из ящиков тряпье и бумажки, потом опрокинул на пол мусорную корзину, раскидал кучу газет в другом углу, пока, наконец, не нашел письмо, действительно адресованное Джону Кароки.

— Стало быть, вы отец Сильвии Кароки?

— Так и есть.

— Вам известно, где в настоящее время находится ваша дочь? Деньги я вам все равно выплачу. Таковы инструкции. Однако нам хотелось бы получить ее адрес, чтобы послать уведомление.

— Знать не знаю, куда эта стерва делась, и плевать я на нее хотел.

— Послушайте, это же ваша дочь.

— Ну и что? Вы что, слепой? Не видите, в каких условиях я живу? Вот как дочка дорогая обо мне заботится, чихать ей, жив я или уже помер.

— Когда вы последний раз имели от нее известия, мистер Кароки?

— Да лет пятнадцать назад, не меньше. Сбежала она тогда, ни про меня не подумала, ни про мать свою умирающую, и больше я ничего про нее не слыхал.

— Хорошо, мистер Кароки. Наличными предпочитаете или чеком?

— Наличными. Да-да, наличными давайте. Только вы мне бумаги покажите. Откуда мне знать, может часы эти две сотни стоили, одно ведь жулье кругом.

— Уж придется вам поверить мне на слово, мистер Кароки, я ведь тоже от вас удостоверения личности не требую.

— Хорошее дело! За все про все паршивая тридцатка! Ну ясно, чего, мол, с ним цацкаться, он же люмпен или как это у вас называется. Видно птицу по полету, так, что ли? Себе, сука, небось сотенную взял, а мне тридцатку в зубы и хорош?

Я вынул из бумажника тридцать долларов, вручил ему и пошел вниз. Пока спускался, с верхнего этажа неслось:

— Жулик поганый, с мертвых ты тоже навар берешь?

Глава IX

Я ждал Ирму у входа в библиотеку и, перекинувшись несколькими словами, мы пошли к ней домой. Был ранний летний вечер из тех, которые запоминаются навеки, как запоминались они и нашим отцам, нашим дедам, — весь мир словно залит каким-то медовым светом, а тепло так, что, сам того не ведая, замедляешь шаг, чтобы получше впитать этот воздух.

Когда мы вошли, она, резко повернувшись, спросила:

— Ну что, Мак, говори.

— У меня билет на ночной рейс в Эль-Пасо, Ирма.

— Понятно. Думаешь там найти Сильвию?

— Только частицу ее прошлого.

— Вот что, Мак, — сказала Ирма задумчиво. — Я ведь ни разу не спросила, зачем тебе нужно узнать про Сильвию все. Решила, сам скажешь, если захочешь. Знаю только, что у тебя такое задание. И подумала, что ты боишься мне признаться, кому это понадобилось.

— Все правильно, Ирма.

— Можешь не говорить, если так нужно.

— Да нет, могу и рассказать.