Сильвия

— Ну, садись же, милая, чувствуй себя как дома. На кухне почти ничего нет, риса немножко со вчера осталось, ну ничего, сейчас откроем банку тунца, сыр натрем, и все в духовку — минуточку, сейчас мы что-то вкусненькое приготовим.

— А что это такое — духовка?

— Ну, такая штука, в ней готовить легче. Особенно когда по-быстрому надо что-нибудь испечь или потушить, кладешь вот сюда, включаешь, и все. Поняла?

— Откуда вы столько всего знаете, мисс Олански?

— Поживешь, сама научишься, Сильвия. Что-то у других подсмотришь, что-то из книг узнаешь, я ведь много читала, и когда в школе была, и потом, когда училась на библиотекаря.

— А школа у вас какая-то особенная была, мисс Олански?

— Вроде колледжа, Сильвия, аттестат, конечно, не такой, как в колледже дают, но учат там хорошо, специальные предметы есть.

— Вам как кажется, я бы тоже могла стать библиотекаршей? Только вы такая красивая, мисс Олански. Меня в вашу школу, наверное, не пустят, скажут, не нужно им такой уродины.

Мисс Олански, оторвавшись от духовки, обернулась, думая, что ее гостья шутит, но сразу поняла, что Сильвия говорит совершенно серьезно, глядя на нее с нескрываемым обожанием. Мисс Олански торопливо отвернулась, чтобы не расплакаться, и, овладев собой, сказала Сильвии:

— Милая ты моя, я живу одна, мне очень приятно, что сегодня могу с кем-то вместе поужинать. Пожалуйста, садись за стол. Ну, если хочешь мне приятное сделать, Сильвия, садись.

И снова повернулась к Сильвии. Девочка смотрела на нее, широко раскрыв глаза, словно онемев, и тут, сказала мне Ирма, впервые открылась ей тайная красота, которую обещало это изможденное, скуластое лицо.

— Ну, садишься?

А Сильвия все не находила слов и, точно по ней тоже пробежала какая-то искра, вдруг расплакалась. В тот вечер мисс Олански видела ее плачущей в первый и в последний раз.

Глава XII

— Вам случалось видеть, как ест человек, долго голодавший, случалось, Мак?

— Мы же условились: вам больше нравится Алан. А теперь Мак меня назвали.

— Господи, ну какая разница? Пробовала вас Алан называть, но не получается.

— Тогда, значит, Мак, — улыбнулся я.

— Славное у вас лицо, когда улыбаетесь.

— А голоден до смерти я сам бывал. И видел в зеркало, как ем.

— Правда бывали?

— Не раз. Так, значит, девочка просто голодала?

— Еще как. Она сначала все пыталась сдерживаться, вести себя, как полагается воспитанным девочкам, но ничего у нее не вышло. У меня булка была французская Она сначала откусила кусочек, а потом как принялась набивать рот, прожевывать не успевает. Положила я ей тунца с рисом. Она так на тарелку и набросилась. Мне есть не очень хотелось, я ей отдала почти все. Ест, глаз на меня не поднимает. И молчит, молчит. Просто ест с какой-то жуткой сосредоточенностью. Налила я ей стакан молока, она его залпом осушила — знаете, большая была бутылка, так почти ничего не осталось. И булку прикончила, и тунца. Я пошла на кухню, открыла банку тушеной фасоли — она ее тоже съела, по-моему, даже не заметила, что я на стол что-то еще поставила. Нашелся еще кекс с изюмом, знаете, такие в булочных продают, я и его порезала. Так она четыре больших куска сжевала, запивая молоком, а потом откинулась на стуле, вздохнула, и тут она мне улыбнулась. Господи, какая у нее была улыбка. Кажется, никогда прежде я ее улыбающейся не видела.

— А какая улыбка?

— Чудесная. И лицо у нее стало такое чудесное. Столько радости, столько любви ко мне.

Две вещи стали для меня несомненными: во-первых, мисс Олански не выдумала Сильвию, и это был не случайный эпизод в ее жизни, а во-вторых — это моя Сильвия. Не знаю, почему я так уверился, что моя, видимо, это как-то связано с тем, что я все яснее ее себе представлял. Мне казалось, что я уже неплохо ее знаю, до того неплохо, что могу судить: вот это она действительно могла бы сделать, а вот то — никогда. А ведь фактов у меня по-прежнему почти никаких, и ничего нового про нее я не выяснил, просто теперь для меня Сильвия начала существовать реально — во плоти, и душа ее тоже становилась мне понятнее.

Что же касается мисс Олански, рассказывала она так, что не могло возникнуть и тени сомнения в достоверности. Помнила она каждое слово, каждый жест Сильвии до того отчетливо, что просто не верилось, ведь столько лет прошло, но почему-то я принимал на веру каждую подробность. Так она и стояла у меня перед глазами, истощенная, голодная девчонка, жадно хватающая куски с тарелки. И ничуть не удивился, когда Ирма сказала мне, что оставила девочку ночевать. А как же иначе? Оказалось, она уже два дня ничего не ела. А предыдущую ночь провела, забившись в едва отапливаемый подъезд какого-то дома, сидела под лестницей и нюхала валявшиеся там в моче отбросы.

— Я ей велела в душ пойти, — добавила Ирма. — Вы ведь меня понимаете, правда, Мак?