Сильвия

— Ну тогда у вас слишком большие желания. Вот Хейнц, он в общем-то все достаточно тонко уловил. Вообще он человек намного более проницательный, чем кажется. Ему хочется понять, каким образом вы, так все понимающая, когда смотрите на розу, способны все понять и в том случае, если перед вами эти дымные трущобы, называемые Питсбургом, где вы жили и где в детстве вам нанесли какую-то травму, что не помешало вам тонко почувствовать этот город, вникнуть в него. Вы не подумайте, что я копался в вашем прошлом. Вы мне все сами сказали своей поэзией, только там так много таинственного и столько страха, что этот город выглядит для вас чем-то вроде фетиша, а вы совершенно потеряны среди болезненных символов жестокости и грязи. Но не считаете же вы, что вы одна такая? Ужасно, когда с детьми случается такое, что, видимо, случилось с вами, но еще хуже, когда люди, став взрослыми, не находят в себе мужества оглянуться на свое детство и честно его осознать. А вы смогли, поэтому вы и поэт или станете поэтом, если только по-настоящему захотите.

Сильвия молчала, вся сжавшись и уйдя в себя. Я-то это, в отличие от Малленов, видел, я заметил, как окаменевали мускулы ее лица, как она леденела, точно бы вдруг заболело сердце. Тут и Маллены спохватились, но сказать им было уже нечего, и висело над нами, придавливая все сильнее и сильнее, молчание, пока она не вскочила с кресла и метнулась прочь из дома.

Глава VII

В машине она еле выдавила из себя:

— Мак, зачем, ну зачем вы меня сюда привезли?

— Я вас не заставлял. Вы сами хотели.

— Но вы же знали, чем все кончится.

— Нет, не знал.

— Почему он принялся толковать про Питсбург?

— Но он же просто про стихи говорил и не знал, что это вас ранит.

— Не знал! А обо мне вы подумали? Ему ведь просто надо было мне продемонстрировать, какой он умный. Продемонстрировать, только и всего.

— Можно и так сказать, — согласился я.

— Конечно, а что же еще. И к чему все эти разглагольствования? Я в Питсбурге сроду не была.

Я покачал головой.

— Да, Мак, я там никогда не была. Вы что, не верите?

— Какое это имеет значение?

— Значит, не верите, — Она насупилась. — Считаете, что я вам вру?

— Я же сказал: для меня это не имеет значения.

— А почему, Мак, вам все равно? Допустим, он еще статью напишет и начнет там распространяться про Питсбург и так далее. Напечатает ее в газете, вы представляете, что будет?

— Этого он не сделает.

— Вы так уверены?

— Да, потому что знаю, что он за человек, — утверждал я. — Он ничего такого не сделает, предварительно с вами не поговорив и не получив вашего согласия.

— Так, стало быть, вы считаете, что я вам вру?

— Я этого не говорил. Мне все равно, из Питсбурга вы родом или из Тимбукту. Неужели непонятно? Да это же никого, кроме вас, не касается.

— Идите вы к черту, — прошептала она.

— Не волнуйтесь, прошу вас.

Но она никак не могла успокоиться. Ее так и трясло от страха. Словно загнанное животное, которое сотрясает ужас, уже беспричинный и нерассуждающий.

— Сильвия, — ласково сказал я, — ведь ничего же не случилось. Выкиньте это из головы.

— Мак, съездите к нему завтра и возьмите слово, что он никогда, слышите, никогда ни с кем больше про это не будет говорить.

— А зачем, Сильвия? Он же не маг какой-нибудь. Если бы ему было по силам, чтобы из ваших стихов никто не мог сделать подобных предположений, но ведь он не может, а значит, и другие способны догадаться. Только догадаться, ничего конкретного. И поэтому никакого значения это иметь не должно.

— Но для меня это имеет кое-какое значение.

— Он с первым встречным про это говорить не станет. Уверяю вас.

— Но я не имею отношения к Питсбургу.

— Мне все равно. Я уже говорил вам, все равно.

— Все равно, — она расплакалась, и я подумал, хорошо, что уже ночь и ничего в машине не видно. — Все равно, что о тебе выдумки всякие распространяют, от которых становится тошно. Ну так, зато мне не все равно. Этот человек, о котором мы с вами говорили…

Лучше бы она тут и остановилась, но я молчал. Даже переспросил:

— Вы про Фреда?

— Его зовут Фредерик Саммерс. Вы знаете, кто это?

— Фамилию слышал.

— Мак, — она тихо всхлипывала, как ребенок. — Я собираюсь за него замуж. Он миллионер. Один из самых влиятельных людей в Калифорнии. Знаю, вам это безразлично. Но постарайтесь понять, как мне это важно, Мак.

— Постараюсь, — пообещал я. — А вы постарайтесь успокоиться и ничего не бойтесь. Возьмите себя в руки, наконец.

— Глупая я, что про это с вами заговорила.

— Нет, — резко ответил я, — вовсе вы не глупая, что со мной об этом говорите. А глупо придавать этому такое значение.

— Ничего тут не могу поделать.

— Очень даже можете.

— Ну так помогите мне.

— Сначала успокойтесь, вот самая большая помощь. То есть как прикажете понимать, что этот Саммерс на вас не женится, если узнает, что вы из Питсбурга, так, что ли?

— Я этого не говорила.

— Но опасаетесь, что так?

— Мак, — взмолилась она, — ну войдите же в мое положение. Я вам сейчас кое-что про себя расскажу, и вы поймете, что это значит для меня из-за Саммерса.

— Не надо! — резко сказал я.