Сильвестр

Сильвестр больше не заговаривал о своих матримониальных планах. Герцогиня по-прежнему в его присутствии старалась не подавать вида, как сильно она беспокоится за сына. Если бы он заметил тревогу матери, то первым делом подумал бы, что она не одобряет саму идею женитьбы, и без всякого сожаления отказался от этой затеи. А если бы пожилая герцогиня дала понять сыну, что ее больше тревожит, не стал ли он высокомерным, Сильвестр, не осознав истинной причины волнения, отшутился бы, пытаясь разубедить в этом мать. Герцог Салфорд вовсе не считал себя излишне высокомерным. Кое-кто из его знакомых и впрямь был достоин такого эпитета. Но они казались ему просто невыносимыми. Сильвестр был одним из немногих в лондонском высшем свете, кто пользовался невероятным успехом у дам, вызывая с их стороны повышенный интерес к своей персоне. Любая простила бы ему маленькие причуды, которые так часты среди избалованных аристократов. Но, надо отдать ему должное, ни у одной не было повода пожаловаться на высокомерие Сильвестра. Более того, вряд ли отыскался бы человек, который, имея дело с Сильвестром, мог сетовать, что его светлость хотя бы жестом или выражением лица выказал свое превосходство. Сильвестр прекрасно знал, что высокомерие у лиц его круга считается признаком дурного тона, точно так же неприлично кичиться знатным происхождением или отругать слугу за какую-нибудь провинность. Правда, он, почти всегда одним из первых приезжая на балы, отказывался ждать контрдансов и, томимый скукой, покидал вечера через полчаса после приезда. Он зачастую игнорировал приглашения, не помнил в лицо всех своих арендаторов, не всегда находил хотя бы пару добрых слов для гостей, которые собирались в Чансе в дни приемов. Поэтому нетрудно догадаться, что мог найтись какой-нибудь прихвостень титулованной знати, который бы обвинил Сильвестра в высокомерии. Наверняка это был какой-нибудь наглый выскочка, которого осадил герцог.

До герцогини доходили эти слухи, и она пребывала в растерянности. Ей очень хотелось посоветоваться с кем-нибудь из друзей, для кого Сильвестр бы много значил, кто знал бы лучше, чем она (поскольку ей доводилось видеть Сильвестра только в своих апартаментах), как он вел себя в обществе. Таким другом она считала только одного человека — лорда Уильяма Рейна — дядю Сильвестра, который после смерти отца два года являлся его опекуном. Элизабет Салфорд уважала и любила лорда Уильяма, но она быстро убедилась, что всякая попытка поделиться с ним своими довольно туманными и неясными догадками вызывает у того подозрение, будто герцогиня находится в плену своих иллюзий, порожденных болезнью и беспомощным состоянием. Лорд Уильям был старомодным, грубовато-добродушным и очень чопорным человеком. Он имел определенное влияние на Сильвестра, которого любил и которым гордился. К его словам всегда прислушивались, но лорда больше беспокоило, чтобы племянник, не дай Бог, не стал пренебрежительно относиться к своему высокому положению, нежели стал высокомерным и заносчивым.

Лорд Уильям приехал в Чанс на Рождество, но вместо того, чтобы успокоить и утешить герцогиню, только усилил ее тревогу, хотя это совсем не входило в его планы. Лорд Уильям Рейн только восхвалял Сильвестра. Он сообщил герцогине, что мальчик, обладая безукоризненными манерами, ведет себя в высшей степени похвально, как и подобает его высокому положению. «Очень дружелюбен и вежлив, но умеет сохранять нужную дистанцию, — заявил дядя герцога Салфорда. — Можно не бояться, что он забудет, какие обязательства налагает на него его положение, моя дорогая сестра! Сильвестр рассказал мне, будто подумывает о женитьбе. Очень похвальные мысли! Самое время завести наследника. Мне показалось, что он готовится к женитьбе весьма ответственно. Слава Богу, в голове мальчика не витают глупые романтические идеи!»

По неизменной традиции рода Рейнов на Рождество в дом главы рода съезжалась масса родственников. Поскольку семья была огромной и большинство собравшихся задержались в Чансе на месяц, у Сильвестра оставалось мало свободного времени для встреч с матерью.