Силуэты

Творческий диапазон этой удивительной троицы необыкновенно широк. Их творчество столь многообразно, что трудно даже установить, в чем Кукрыниксы больше преуспели: в острейших ли карикатурах, которые они, как стрелы, посылают через «Правду» во всех врагов нашей страны и нашей идеологии, в сатирических ли картинах, в исторических полотнах или в шаржах дружеских и недружеских. А может быть, в иллюстрациях к книгам классиков, образы которых они всегда умеют осмыслить как-то по-новому, по-своему, по-кукрыниксовски, или в красочных плакатах, всегда лаконичных, немногословных, броских.

Но что роднит их искусство во всех жанрах — это злободневность, целеустремленность и партийность в лучшем смысле этого слова.

И при всем том, что при многолетней совместной работе, не знающей себе, вероятно, примеров в истории искусства, — каждый участник этого дружного триумвирата продолжает оставаться самим собой, не теряет свою творческую манеру и в своих индивидуальных работах, которые они демонстрируют очень редко, каждый из них — своеобразный мастер, совсем не похожий на двух других.

Так как же сложилась эта великолепная тройка? Как можно работать втроем? Как совместить на бумаге, на картоне или на полотне столь различные индивидуальности? Тем, кто их не знает, может показаться странным, как это трое художников одновременно работают над одной и той же вещью.

Для меня этот их секрет раскрылся в дни Нюрнбергского процесса над главными военными преступниками. Я, разумеется, знал работы Кукрыниксов. В дни войны их графические сатиры разили врага столь же сокрушительно, как, скажем, статьи и памфлеты Ильи Эренбурга. Да и кто их не знал?! Но увидел я Кукрыниксов впервые именно в Нюрнберге, в зале заседаний Международного военного трибунала. Увидел издали.

За несколько секунд до того, как стукнул по столу судейский молоток, возвещая начало заседания, в зал вошли трое. Впереди, чуть семеня, маленький, лысоватый человек, за ним — человек повыше, голубоглазый, с есенинской кудрявой головой, а сзади неторопливо шагал на длинных ногах высокий мужчина, шагал очень прямо, как-то по-верблюжьи неся свою голову. У всех трех под мышкой были одинаковые папки. Но у того, что семенил впереди, папка казалась огромной, а у того, что вышагивал сзади, — маленькой. Вошли, сели в первом ряду и, обменявшись улыбками с соседями, одновременно раскрыли свои папки.

— Кто это? — спросил я.

— Как, вы не знаете? — поразился мой сосед по креслу. — Это же Кукрыниксы!

Честно говоря, это были, пожалуй, самые серьезные, самые работящие персонажи в том шумном и пестром конгломерате, что заполнял ложу прессы. Неустанно работали карандаши, резинки, бритвенные лезвия. Иногда кто-либо из художников наклонялся к папкам соседа, они о чем-то советовались, о чем-то спорили и вновь углублялись в дело. А потом, когда был объявлен перерыв, так же гуськом пошли к выходу. Только теперь двигались в обратном порядке: впереди высокий М. В. Куприянов, потом — белокурый, с есенинским чубом Н. А. Соколов, а в завершении шествия семенил П. Н. Крылов, папка которого казалась огромной.

И хотя картины этого бесконечного суда, с точки зрения художников, оставались почти неизменными, хотя, что там греха таить, многие из нас предпочитали уже проводить время в кулуарах или в баре, Кукрыниксы не расставались со своими карандашами. Даже во время заседания, на котором советское обвинение демонстрировало хроникальный фильм нацистских зверств и которое, естественно, проходило в темноте, Кукрыниксы не закрывали папок. Работали, зарисовывали лица преступников, высвеченные в темноте нижним светом.

Тогда мы этого не понимали: зачем? Теперь, четверть века спустя, увидев их большое и очень сильное полотно «Свидетели обвинения», я все понял. Именно в те минуты сумели они схватить и запечатлеть эту сцену с такой поразительной силой. Именно так выглядели подсвеченные снизу лица преступников, когда на экране появлялись тени давно умерщвленных ими людей.

Наблюдая Кукрыниксов, их дружную, сосредоточенную работу, я невольно думал о том, что в карикатурах, помещаемых в «Правде», им своим острым артистическим карандашом удалось удивительно верно отображать сущность всех этих герингов, гессов, кейтелей задолго до того, как они их увидели. Теперь эти выродки сидели на скамье подсудимых — немолодые люди, весьма пристойного облика. Но мы смотрели на них уже глазами Кукрыниксов, которым задолго до этой очной ставки с будущими военными преступниками удалось показать звериную суть нацистских вожаков, низменность их характеров, их истинную натуру, прятавшуюся под благопристойной, иногда даже под респектабельной наружностью.

Так вот, в тесном содружестве, в упорной, но всегда вдохновенной работе, во взаимных спорах, в дружеских спорах, и было создано и создается все кукрыниксовское, и без него наше советское искусство теперь уже просто немыслимо.