Силуэты

Эта трагедия, потрясшая страну, для Мадлен являлась и личной трагедией: Орадур для нее не просто крохотная точка на карте Франции. Это родные места. Она помнит домики, что снесены теперь с лица земли, сады, что вырублены. Как живая, встает в памяти церковь, где сгорели женщины и дети, и среди них, может быть, знакомые, родственники. Думая об этом, девушка лишается сна. В разных концах оккупированной Франции партизаны мстят за Орадур. Решают мстить и юные подпольщики с медицинского факультета: пусть каждый уничтожит по гитлеровскому палачу.

Легко решить. Но как осуществить? Гестаповцы не зайцы и не кролики. Сейчас, когда Париж кипит гневом, они особенно осторожны. Офицеры стараются не появляться на улицах без сопровождения. Солдаты ходят командами. Все это так, но кости сгоревших, похороненные под закопченными развалинами, вопиют о мщении. Мадлен не знает покоя. Нет, к черту осторожность! Надо рискнуть, чтобы открыть счет. И пусть откроет его девушка. Ведь каждый француз — немножко рыцарь. Казнь гестаповского палача, осуществленная девушкой, вызовет отклик во всех уголках Парижа. Да, именно такой был у Мадлен расчет, когда она готовилась к этому своему выстрелу.

В праздничный день она кладет в карман пистолет. Садится на велосипед и едет в одно из самых людных мест Парижа. Сад в этот час особенно красив. По аллеям, деревья которых пронизаны лучами солнца, уже повернувшего на закат, движется пестрый поток гуляющих. «Ах, эти французы! Несмотря ни на что, они выглядят беспечными, веселыми». Мадлен неторопливо нажимает на педали. На ней пестрое платье. За спиной коса, и в косе бант. В этот день она оделась с особой тщательностью. И вот теперь, двигаясь навстречу судьбе, она испытывает не страх, а горечь, горечь оттого, что никто из гуляющих не знает, что вот сейчас она будет стрелять в их врага и что еще через сколько-то мгновений, вернее всего, и сама упадет мертвой на нагретую солнцем землю, чтобы больше никогда уже не видеть ни этого сероватого неба, ни сочной зелени.

Неторопливо доехала до моста Сольферино, не увидев ни одной подходящей мишени, Попадались немецкие солдаты. Они ходили обособленными группками. Одна из таких группок даже обратила внимание на хорошенькую велосипедистку. Вслед Мадлен раздались грубоватые комплименты. Послышался смех. Нет, нет, это все не то! Но вот у моста она вздрогнула и как-то инстинктивно притормозила велосипед. У перил стоял эсэсовский офицер в праздничной форме. Это был высокий и немолодой уже человек с толстым розовым загривком. В руках у него была булка. Опираясь грудью о перила, он бросал с моста куски хлеба и смотрел вниз. Он весь ушел в это занятие, и если бы не форма, можно было бы подумать, что это благодушный рантье, отец семейства, безобидно развлекающийся на досуге. Но на нем была вражеская форма. Это старший офицер «СС». Эс-эс — тех, кто сжигал людей в церкви Орадура. Жандарм оккупированного Парижа — достойная цель.

Как-то вся сразу точно бы окаменев, действуя почти механически, девушка соскочила с велосипеда. Теперь только выхватить револьвер из кармана. Он ведь туда с трудом влез. Нет, кажется, ничего… Ах, черт! Какой-то подросток тоже перегнулся через перила возле эсэсовца, смотрит вниз, где рыбы будто клюют куски хлеба. Этак ненароком попадешь в него. Мадлен люто возненавидела мальчишку и застыла в оцепенении. Так они трое и стояли у перил: эсэсовский офицер с булкой в руках, мальчишка и хорошенькая, совсем юная велосипедистка. Люди медленно шли мимо них. Мадлен оцепенела. Она больше всего боялась, что эсэсовец вдруг услышит, как шумно бьется у нее в висках кровь. Совсем как сельский колокол: бум, бум, бум.

Наконец-то проклятый мальчишка засвистел, отошел. Он, вероятно, уже заметил смуглую девушку с толстой косой за спиной. Может быть, она ему понравилась, и потому он тотчас же оглянулся. И, оглянувшись, вскрикнул от неожиданности, увидев, что девушка целится в офицера. Раздался выстрел. Офицер обернулся как бы с удивлением и, оторвавшись от перил, медленно, как подпиленное дерево, стал валиться на тротуар. На мясистом лице его было все то же удивленное выражение.

Тут Мадлен услышала крик. Кричал мальчишка. Девушка, которая мгновение назад действовала почти механически, ощутила во всем теле противную дрожь. С трудом вскочила на велосипед и, не оглядываясь, быстро поехала через мост, навстречу людям, бежавшим к месту происшествия. Никто не пытался ее задерживать. Так бы она, вероятно, и скрылась, затерявшись в толпе, если бы поблизости не оказался патрульный автомобиль. Машина сейчас же покатила вдогонку, настигла Мадлен и ударом крыла сбила ее с велосипеда. Девушка упала и, прежде чем успела подняться на ноги, щелкнули наручники.

Мадлен доставили в известный всему Парижу дом гестапо. В воскресенье гестаповцы отдыхали. Французский жандарм, принимавший девушку, хмуро поглядывал на арестованную.

— Зачем ты это сделала? — проворчал.

И в голосе его Мадлен послышалось сочувствие.