Силуэт

Солнце спускалось к линии горизонта. На свежачка отмахал единым духом шесть километров. В кочковатой пойме открылась панорама Верхнебелого. Имя селу дала речка, струящая аквамариновый поток из болотистых северо-восточных низин к широкой и полноводной Зее в её нижнем течении.

Изба Головко стояла в центре поселения, рядом с фельдшерским пунктом. С умом поставили местные колхозники эти два строения. Ночь-полночь – далеко ходить фельдшеру не требуется, если нужда какая возникнет. «Наш Эскулапий кого хошь на ноги поставит», – довольно балагурили ильичёвцы. И действительно, медикаментозное врачевание Иван Иванович освоил по всей номенклатуре имеющихся в поселковой аптечке снадобий. Он выписывал журнал «Сельский врач» и был в курсе новаций народного здравоохранения. Скальпелем владел уверенно. Удалить аппендикс или грыжу трудовую – тоже не проблема. На более серьёзные полостные операции не покушался. Тяжелобольных отправлял в город за сотню километров. Больница в Куйбышевке-Восточной выручала безотказно. Но всё-таки куда легче будет после ввода в строй районной больницы.

Даниил отмахал вдоль улицы с полверсты, минуя амбары зернового двора и животноводческие постройки. Вот высокая изба с красным флагом над входом – это сельсовет. Белый крест на дверях – фельдшерский пункт. За ним пряталась в черёмушных купах усадьба Головко, обнесённая почерневшим от времени штакетником. В палисаднике бушевали георгины и гладиолусы, мальвы и чернобривцы. Сама изба – типичная украинская мазанка под драночной крышей, в три окошка на улицу – белеет за черёмухами. На гибкой ветке крайнего дерева сидела, свесив голые ноги, незнакомая белокурая девчонка. Подол сиреневого платьишка нагружали рясные чёрные кисти. Раньше никто посторонний не лазил в садочке Ивана Ивановича, побаиваясь строгого хозяина. Да и зачем лазить, если в селе на задах огородов в изобилии произрастают дикие яблоньки и кусты черёмухи?

– Почём ягода? – вместо приветствия шумнул Даниил, снимая лямки рюкзака и ставя его на лавочку возле калитки.

Сборщица плодов перебралась с ветки на ствол, ловко соскользнула и встала, придерживая подол с добычей на весу. Длинные худенькие ножки с загорелой кожей украшали коросты на коленках. Удлинённое личико с большими голубыми глазами выражало скорее любопытство, нежели испуг. Губы, перепачканные черёмушным соком, сложились яркой пуговкой.

По всему видно, девочка не из пугливых.

– Счас деда позову, – сообщила она пришельцу и шустро высыпала добычу в тазик, стоявший под кустом. Подол украшали фиолетовые пятна. Очевидно, девочка ещё не знала толком, что черёмушный сок не отстирывается нипочём.

Мелькнув босыми пятками, верхнебельская Дриада взбежала на невысокое крыльцо, откинула марлевую занавеску с проёма и скрылась внутри избы. Вскоре появился невысокого роста и средней комплекции хозяин в соломенном бриле на голове, облачённый в белый халат.

– А где белая шапочка, доктор? – не теряя шутливого настроя, поинтересовался Даниил. – Приём на дому ведёшь? Одевайся по полной форме в таком разе.

Головко приложил ладонь козырьком ко лбу, защищаясь от заходящего солнца.

– Тю-тю-тю, помогай, Боже! Никак ты, Данил Сергеич?

– Он самый, друже мой Иван Иванович, – выразил почтение гость.

Последовали крепкие мужские объятия.

– Какие ветры занесли в наши края? – спросил, сдвигая шляпу на затылок, седовласый хозяин. И тут же спохватился: – Чего это я тебя на крылечке пытаю? Ты, поди, голоден с дороги, устал. Вон чоботы дужэ пыльные. – И крикнул в сумрак избы: – Оксана, деточка, налей-ка в умывальник дистиллированной «аш два о».

Девочка мигом появилась, зачерпнула ковшиком из бочки, стоявшей под карнизом, дождевой воды. Наполнив рукомойник, повесила рядом на гвоздик полотенце.

Помыв руки и сполоснув лицо, Даниил взбодрился. Встреча с земляком, приехавшим на Дальний Восток с Полтавщины ещё в двадцатых годах, сулила долгий разговор. Иван Иванович любил покалякать по душам. Они сразу сошлись характерами, поскольку имели общие интересы. Крепко соединяло их землячество, воспоминания о родных краях.

Ужинать решили в садочке под грушей. Оксанка помогла накрыть на стол. В центре исходила паром молодая картошка, вываленная из чугунка на большое деревянное блюдо. Пластики аккуратно нарезанного сала занимали тарелку рядом с ломтями хлеба, улёгшимися прямо на скатерть. Хлеб в колхозе пекли из ячменной муки с примесью пшеничной. Хоть чёрный, да свой. Притом не по карточкам, а согласно потребности и выработке.

– Деточка, сбегай на огород, нарви зелени! – попросил Головко.

Помощница умчалась. Даниил кивнул вдогонку и поднял брови.

Иван Иванович понял вопрос без слов.

– Сиротинка. Местная, Шкляренкина. Батька трактористом работал, мать дояркой. Степан на фронте погиб зимой, а Фрося месяц назад умерла от разрыва сердца. От инфаркта, то есть. Сельсовет собирался отправить в детдом, родных у неё тут никого. Ну, я и предложил ко мне перебраться. Она согласилась. Так что в отцах не ходил, сразу дедом заделался…

– Значит, ты всё ж-таки удочерил её?