Сильные впечатления

Машу провели в комнатку, где прошли ранние годы ее звукооператора. Над стареньким диваном, еще сохранившим запах отроческих поллюций, висела свежеувеличенная фотография Ромы Иванова в форме сержантасвязиста советской армии на фоне знамени части. К рамке, в которую была вставлена фотография, был прикреплен черный траурный бант. На гвоздике у двери висели его футбольные бутсы, а на комоде стоял его первый самодельный радиоприемник, заботливо покрытый кружевной деревенской салфеткой, на которой лежали два бумажных цветка.

– Он приглашал меня, чтобы я отметила здесь свой день рождения, – сказала Маша. – У нас красота, говорил он. Русская Швейцария.

– Венеция, – смущенно поправил ее Михаил Петрович.

– Точно, – кивнула она.

Маша с вздохом окинула взглядом этот маленький семейный мемориал и, поспешно достав платок, промакнула глаза. В ту же секунду заголосила и разразилась бурными рыданиями Клавдия Ивановна, и Маша была вынуждена ее обнять и забормотать какието утешительные слова. Бывший милиционер Михаил Палыч беспомощно развел руками. Его огромный живот вываливался из синих сношенных галифе. Он переминался с ноги на ногу, и по его лицу обильно текли слезы. Маша подвела женщину к диванчику, они вместе уселись на него и некоторое время рыдали. Наконец Клавдия Ивановна вытерла лицо передником, пробормотав:

– Вы уж простите нас, некультурных…

– Я вам так сочувствую, – всхлипнула Маша.

Только теперь, вдоль нарыдавшись, она почувствовала, как внутри у нее наконец чтото расслабилось. Отпустило.

К ней подошел Михаил Палыч и неловко протянул ей свою широкую ладонь. Он осторожно пожал ей руку, и она заметила у него на пальцах лиловые наколотые буквы «КЛАВА». Сама не понимая почему, Маша вдруг ощутила чтото вроде светлой зависти к их незамысловатой ясной жизни. И случившееся несчастье лишь оттенило ясность и простоту их жизни.

– Спасибо, что приехала, дочка, – просто сказал пожилой мужчина. – Рома у нас один был. Единственный сыночек.

Он подсел к Маше с другого бока и принялся праздно похлопывать себя ладонями по коленям.

– Он был славным пареньком, – проговорила Маша, складывая и раскладывая свой платок. – Добрым и внимательным.

– Да, он был очень хорошим мальчиком, – подхватила Клавдия Ивановна. – И никогда никого не обижал.

Она снова вскрикнула, и они оба бросились ее утешать. Вместе им и в самом деле было легче переносить несчастье.

– Единственный сынок, – повторил Михаил Палыч, ожесточенно хлопнув себя по коленям. – Клавдия Ивановна, понимаешь, моя потом все мертвых рожала!

Только теперь Маша заметила, что бывший милиционер капитально проспиртован, и пьяные слезы, словно сами собой, снова заструились по его тяжелым брылям.

– А вы, значит, в Москве живете? – поинтересовалась Клавдия Ивановна.

– Живу, – сказала Маша.

– Как приехали – прямо к нам?

– Да.

– Милая вы моя! – воскликнула женщина и, взяв Машу за руки, принялась жадно в нее вглядываться. – Такая модная, видная!

Было видно, что ей хочется спросить, кем эта городская красавица доводилась их сыну, но она не решалась. А у Маши не поворачивался язык, чтобы соврать.

– А правда, что вы были жена известного комментатора Невзорова Александра? – вдруг спросила Клавдия Ивановна.

Маша так опешила, что даже не нашлась, что ответить.

– Полно, мать, – сказал Михаил Палыч. – Не твоего ума это дело!.. Мы тебя, дочка, регулярно наблюдаем по телеку, – словно извиняясь, сообщил он Маше. – Очень складно ты выступаешь и политически остро.

Маша молча кивнула.

– А правда, что эту Чечню хотели одной бомбой накрыть, – спросил он, – только, дескать, эти чечены пока что откупаются?

– У них, у чеченов, все куплено, – со вздохом добавила Клавдия Ивановна. – Говорят, и наш район уж купили.

– А хер им, а не район! – вспылил пенсионер и, вскочив, сделал хрестоматийный жест.

– Нуну, отец, уймись, – прикрикнула на него жена.

– Что ты понимаешь, мать, – вздохнул тот. – Президент у нас неадекватный – вот беда!

Маша снова ощутила в душе прежнюю боль. Она вспомнила, что больше не увидится с Волком. Она смотрела на пожилых супругов и понимала, что те, без сомнения, переживали бы любое ее горе как свое собственное. Но что значит ее боль по сравнению с их болью? Об этом даже смешно говорить. Если бы какаянибудь подруга рассказала ей о своей печали после расставания с неким полковником, с которым переспала в командировке, бесчувственная Маша наверное подняла бы ее насмех.

– Так значит, вы собирались отметить в наших краях свой день рождения? – спохватилась Клавдия Ивановна. – Вместе с Ромой?

– Ты, дочка, у нас будь как дома, – добавил Михаил Палыч, словно забывшись. – У нас тут отдых – благодать божья! Жаль только, Ромы нет, он бы тебе все показал… Дело молодое…

– Нет больше Ромы! – снова заголосила Клавдия Ивановна, закрываясь передником.

Маша бросила взгляд через открытую дверь в смежную комнату и увидела в уголку над широкой железной кроватью с никелированными набалдашниками несколько простых иконок, убранных чистым белым полотенцем, и крошечную лампадку.

Клавдия Ивановна, словно почувствовав ее взгляд, перекрестилась и воскликнула: