Сильные духом (Это было под Ровно)

Путь Коли Маленького на этот раз был не из удачных. Его задержали националисты. Коля бойко рассказал им свою «историю»: «Тата и маму бильшовики замордувалы, я мылостыню збираю…» Бандиты сначала не поверили, рассказ мальчика не вязался с его городским видом. Но на вопрос, где он живет, Коля ответил, что живет в Ровно, и даже назвал и улицу и дом.

Очевидно, у бандитов мелькнуло какое-то подозрение. Они оставили мальчика у себя до приезда какого-то «начальства». Его поместили в «освобожденной» от хозяев хате вместе с несколькими головорезами.

На вторые сутки Коля бежал.

Он появился в отряде пятнадцатого мая. Отвечать Кузнецову на его запрос было уже поздно.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

В один из тихих солнечных дней середины мая, около четырех часов дня, на главной улице Ровно — «Немецкой» — появился нарядный экипаж, запряженный парой лошадей. Пассажиры его не могли не обратить на себя внимание прохожих: щеголь офицер, рядом с ним девушка, напротив — рыжий обер-ефрейтор. У ног их в экипаже лежала овчарка. Экипаж свернул с «Немецкой» на «Фридрихштрассе» и направился в самый конец ее. «Фридрихштрассе» была средоточием немецких учреждений. В конце улицы помещался рейхскомиссариат. Здесь же, в тупике, за высоким забором с колючей проволокой поверху, находилась резиденция имперского комиссара Эриха Коха. По тротуару взад и вперед прохаживались вооруженные автоматами эсэсовцы.

На Кузнецове был новый китель, сшитый в генеральской мастерской, на плечах сверкали серебром погоны. К карману кителя был приколот значок члена национал-социалистской партии и рядом два Железных креста. Тут же красовались ленточки, указывавшие, что лейтенант дважды ранен в боях. Парадный китель, начищенные до блеска сапоги выдавали в нем одного из тех блестящих офицеров, которые давно уже не были на фронте и предпочитали «воевать», не выходя из казино, что на «Немецкой» улице.

На козлах, натягивая вожжи, на месте кучера сидел Коля Гнидюк. В кармане у «кучера» лежал пистолет, под сиденьем было спрятано несколько гранат.

Овчарка, та самая, что чуяла партизан за километр, мирно дремала у ног «имперского дрессировщика». Он вез ее в резиденцию гаулейтера, чтобы сдать начальнику псарни.

Когда экипаж подъехал к воротам резиденции, дрессировщик первым соскочил на тротуар.

— Пройдемте к вахтциммер, — предложил он Кузнецову. — Фрейлейн подождет нас здесь.

В комнате охраны он спросил через окошко:

— Пропуска для лейтенанта Зиберта и фрейлейн Довгер готовы?

Эсэсовец, лично знавший дрессировщика, подал оба заранее заготовленных пропуска, даже не спросив документов.

Дворец Коха находился в глубине огромного парка. Дубы, липы, клены бросали большие тени на аллеи и газоны, покрытые мягкой зеленью. Несколько садовников возились над клумбами. В стороне от главной аллеи возвышался холм, где среди зелени и кустов сирени стояли удобные скамейки, — здесь, очевидно, наместник отдыхал в знойные дни. Справа, на солнцепеке, находился большой бассейн — здесь, очевидно, наместник купался.

Ни одна мелочь не ускользнула от внимательных глаз Кузнецова.

Кроме двухэтажного особняка, в котором жил Кох, внутри ограды было еще несколько строений: псарня для овчарок, охранявших персону гаулейтера, особняк адъютанта, дом для прислуги и дом для личной охраны.

Он жил как за бронированной стеной, этот наместник фюрера. В животном страхе перед украинским народом он окружил себя вооруженной до зубов охраной.

Сколько раз разрабатывали мы планы налета на дворец наместника и не выполняли их, потому что были уверены: все погибнем, а до Коха все же не доберемся.

— Прошу вас пройти к адъютанту, а я пойду сдавать собаку, — сказал Шмидт, указав Кузнецову на парадный подъезд.

На минуту Кузнецов с Валей остались вдвоем.

— Пауль, — тихо позвала Валя, не решаясь назвать его настоящим именем.

— Что ты хочешь сказать, моя дорогая? — весело улыбнулся Кузнецов. Непонятно было, всерьез он назвал ее так или продолжает игру. Вдруг он склонился к ней и шепнул в самое ухо: — Как только ты выйдешь от Коха, ни минуты не жди: скорее на улицу, садись в экипаж, в городе встретишь Струтинского — и с ним в отряд. Немедленно.

Валя отшатнулась:

— Нет!

— Тут хватит одного человека, Валя, — все так же тихо, но настойчиво сказал Кузнецов. — Подумай сама, ведь мне-то легче не будет, если они и тебя…

Он толкнул дверь.

Адъютант Бабах, щеголеватый офицер в форме гауптмана, сразу узнал в вошедших протеже своего земляка Шмидта, которым он, Бабах, сам заранее заготовил пропуска. Он проводил их на второй этаж, в приемную. Здесь сидело уже несколько офицеров. В кресле у окна, ожидая вызова, скучал тучный генерал.

— Я доложу о вашем приходе, — сказал Бабах и скрылся за дверью.

Маленький, юркий армейский офицерик конфиденциально спросил у Кузнецова, кивнув на Валю:

— Ваша?

— Моя, — сказал Зиберт, смерив взглядом армейца.

— Говорят, гаулейтер сегодня в хорошем расположении духа, — как бы извиняясь за свой неуместный вопрос, сказал офицер. — Мы ждем его уже больше часа.

Приоткрылась тяжелая дверь. В приемной появился адъютант.