Сильнодействующее средство

— Попытка суицида. Проглотила тридцать таблеток диазепама по пять миллиграммов. Потом передумала, позвонила вашей прислуге, а та уже связалась с нами.

— Бог мой! — ахнул Адам. — С ней все в порядке?

— Поправится, не волнуйтесь, — заверил Бергман. — Мы вовремя успели, сразу сделали промывание. Теперь она просто поспит как следует. А проснется живая. — Он помолчал. — Как я понял, вы, сэр, ее гинеколог. А кто ее психиатр, не знаете?

— У нее его нет. А она обо мне что-нибудь спрашивала?

— Пару раз называла ваше имя, — бесстрастно ответил Бергман. — Но ей совершенно ничто не угрожает, так что нет никаких причин прерывать ваш отпуск.

— Ничего страшного. Я позвоню в Торонто, может, еще есть рейс. Если она очнется, обязательно ей скажите, что я уже выехал. Вы меня поняли, доктор Бергман?

— Понял, сэр. Хотя меня вы уже вряд ли застанете — в зависимости от того, как долго будете добираться.

— Тогда своему сменщику тоже передайте. Обязательно! — рявкнул Адам. И тут же одернул себя, боясь, что излишней эмоциональностью выдал свою влюбленность. Взяв себя в руки, он добавил: — Спасибо вам, доктор. Представляю себе, что значит дежурить в сочельник. Спасибо, что позвонили.

Адам поспешил к стойке администратора и сверился с расписанием рейсов на Бостон. Если немедленно выехать и уговорить таксиста мчаться во весь дух, можно успеть. Он попросил портье забронировать ему билет и вызвать такси, а сам очень медленно побрел назад в ресторан. Надо было как-то выпутываться.

Его появление было встречено бурными возгласами, но лицо Адама оставалось угрюмым.

Он наклонился к Тонн и шепнул;

— Давай отойдем на минутку.

Та встревожилась, тут же встала и последовала за ним в вестибюль.

— Адам, что случилось? — взволнованно спросила она. — Что-то с отцом?

— Нет, нет. С ним все в порядке. Но есть одна проблема… Мне надо срочно вернуться.

— Что? — Тони чуть не сорвалась на крик. — Самое срочное, что может быть, — это какой-нибудь выкидыш. Кроме тебя, что, в Бостоне нет ни одного врача?

— Дело куда серьезнее, — продолжал Адам. — Ты помнишь миссис Авилову?

— Русскую?

— Да. Она пыталась покончить с собой.

— Какой кошмар! — Тони ответила машинально и тут же сообразила, что здесь что-то не так. — Но какое отношение это имеет к тебе? Это же не твоя область. — Она деликатно добавила: — Ты ведь не психотерапевт.

— Знаю, знаю. Это сложно объяснить. Я ее единственный друг. Она… как бы это сказать? Ей больше не на кого опереться, как ни нелепо это звучит.

— Что ж, дорогой, ты сейчас находишься с людьми, которым тоже больше не на кого опереться, и это уже совсем не нелепо. Может, предоставишь ее психиатрическому отделению, а сам вернешься за стол? — Она взяла мужа под руку, но Адам не двинулся с места.

— Тони, сейчас некогда объяснять. Могу я тебя попросить — просто прими как данность, что мне необходимо поехать?

— Адам, — Тони взглянула сердито на него, — ты нарушаешь уговор. Ради совместных каникул я пожертвовала традицией и не поехала к отцу. Я очень сочувствую этой женщине. Но ведь у тебя что ни пациентка — то ходячая жизненная драма. Чем она от них-то отличается? Или между вами что-то есть?

— Я тебя умоляю, — сокрушенно произнес Адам, — я только хочу убедиться, что за ней хорошо смотрят. Ты же понятия не имеешь, каким салагам доверяют дежурить в Рождество!

Они уставились друг на друга, внезапно осознав, насколько хрупкими стали их отношения.

— Хорошо, — вздохнула Тони, мужественно подавляя вспышку гнева. — И надолго ты исчезнешь?

— На день, на два. Не больше, обещаю.

— А как же дочь? — вновь рассердилась Тони. — Мы же хотели, чтобы это было наше великое искупление.

— Черт, даже не знаю. Может, скажем ей, что меня срочно вызвали к больной?

— Мы ничего ей не скажем. Ты сам будешь объясняться с Хедер. И с другими присяжными. И постарайся, — язвительно добавила она, — чтобы это звучало более убедительно, чем со мной.

Итак, он оправдывался перед дочерью один.

— Я знаю, так неудачно вышло… Но ты должна понять, я врач, и я сейчас очень нужен этой больной.

— А мне как будто нет! — пробурчала девочка и попросила: — А можно мне с тобой поехать? Я не хочу здесь одна оставаться.

Адаму стало не по себе.

— Малыш, я только туда и обратно. Заеду в клинику, посмотрю, как она там, — и тут же назад. Будь другом, пригляди пока за мамой, а?

Дочь опешила и с обидой воскликнула:

— Пап, ты шутишь, что ли!

26 Изабель

Реймонд уже дал дочери практически все, что мог. Его запас знаний был, можно сказать, исчерпан. Самое лучшее, что он мог ей теперь предложить, была опора и поддержка. А также защита от внешних раздражителей. Иными словами, из тренера он потихоньку превратился в группу поддержки.

Убедившись, что она прекрасно подготовилась к экзамену по всемирной литературе, он предложил поехать развлечься в кегельбан. Зал для боулинга был похож на пещеру, от стен которой эхом отражались неслаженные вопли зрителей и грохот сбитых кеглей. Отец с дочерью присели на скамейку, чтобы зашнуровать потрепанные тапочки, взятые напрокат. Реймонд окинул взглядом зал, и лицо его вдруг исказилось от гнева.