Сильнее страха

Мортон взял фонарь с полки в закутке, служившем ему кухней, и поманил Эндрю за собой.

Они миновали покрытый инеем огород и вошли в гараж, который, как показалось Эндрю, превосходил размерами жилище старика. Позади джипа, рядом с поленницей, стоял десяток железных ящиков.

— Здесь вся моя карьера. Глянешь — и подумаешь: какая мелочь — жизнь! А сколько бессонных ночей было посвящено сочинению никому не нужных статеек!

Мортон с досадой махнул рукой и стал открывать ящики один за другим, показывая Эндрю, куда светить. Найдя нужную папку, он понес ее в дом.

Мужчины сели за стол. Мортон раздул огонь в очаге и стал читать свои записи.

— Окажи услугу, отыщи биографию сенатора Уокера, что-то я ее никак не найду…

Эндрю ревностно взялся за дело, но разобрать почерк Мортона оказалось нелегко. Наконец, найдя искомое, он протянул листок Мортону.

— Не такой уж я склеротик! — радостно воскликнул старик спустя минуту.

— Вы о чем?

— В письме, которое ты мне показал, мне бросилась в глаза одна несообразность. В 1956 году, в разгар холодной войны, Уокер был конгрессменом, а конгрессмен мог нагрянуть в Берлин только с дипломатической миссией, которая не прошла бы незамеченной. Если бы ты проявил прилежание и изучил биографию Уокера, как я сейчас, ты бы знал, что он не владел немецким языком. Тогда о каких поездках в Берлин в 1956–1959 годах идет речь?

Эндрю стало стыдно, что сам он об этом не подумал.

Мортон встал и подошел к окну, за которым уже светало.

— Скоро пойдет снег, — сообщил он, глядя на небо. — Хочешь вернуться в Нью-Йорк — лучше поторапливайся. В этих краях снегопад — нешуточное дело, можно застрять на несколько дней. Забирай папку, это не бог весть что, но вдруг пригодится. Мне она точно ни к чему.

Мортон сделал Эндрю сэндвич и предложил налить в термос горячий кофе.

— Вы не соответствуете словесному портрету, нарисованному владельцем заправки, — сообщил ему Эндрю.

— Если ты таким способом благодаришь меня за гостеприимство, то у тебя странные манеры, мой мальчик. В этой дыре я родился, здесь вырос, сюда и приполз закончить свои дни. Когда объедешь весь мир и повидаешь такое, что и вообразить трудно, то появляется желание вернуться к истокам. Когда нам с этим болваном с заправки было по семнадцать лет, ему почему-то взбрело в голову, что я переспал с его сестрой. Я не стал его разубеждать — взыграло самолюбие. Его сестрица была той еще бесстыдницей, чем пользовались все парни в округе, за исключением одного меня. Вот он и затаил злобу на весь окрестный мужской пол.

Мортон проводил Эндрю к машине.

— Не растеряй бумаги, которые я тебе дал. Изучи — и верни, когда они станут тебе не нужны.

Эндрю пообещал и сел за руль.

— Будь осторожнее, Стилмен. Раз к тебе залезли, значит, это дело еще не похоронено. Очень может быть, что есть люди, не желающие возрождения интереса к прошлому Лилиан Уокер.

— Почему? Вы же сами говорите, что все это давно быльем поросло.

— Знавал я прокуроров, отлично знавших, что смертники, ждущие своей очереди на казнь, не совершали преступлений, за которые их собирались умертвить. Но эти прокуроры предпочитали сопротивляться пересмотру халтурно состряпанных судебных дел и настаивать, чтобы невиновных поджарили на электрическом стуле, лишь бы не признавать собственную некомпетентность или сделку с совестью. Жена сенатора, убитая без законных на то оснований, и по прошествии сорока лет может многих лишать сна.

— Как вы узнали о ее судьбе? Пресса никогда не писала о том, как она умерла.

— Именно это молчание и не позволяло усомниться, что с ней расправились, — ответил Мортон. — В общем, если тебе понадобится помощь, звони, я записал номер своего телефона на обертке твоего сэндвича. Звони вечером, днем я редко бываю дома.

— Еще одно — и я поехал, — сказал Эндрю. — Это я попросил Фигеру предупредить вас, что я вас навещу. Так что не такой уж я плохой репортер!

Стоило Эндрю нажать на газ, как в воздухе появились первые снежинки.

Проводив взглядом машину, Мортон вернулся в дом и снял телефонную трубку.

— Он только что уехал, — доложил он.

— Что ему известно?

— Пока что немного, но он хороший журналист и неохотно признается в степени своей осведомленности.

— У вас получилось ознакомиться с письмом?

— Да, он мне его показал.

— Вы смогли записать содержание?

— Записывайте сами, мне было нетрудно его запомнить.

И он продиктовал следующий текст: