Сильнее смерти

Васильев вообще отличался медлительностью, а на этот раз, когда должен был всего-навсего опустить руку в наколенный карман комбинезона и достать конверт, он казалось вовсе одеревенел. Да, это было письмо! Первое письмо за три месяца. Ничего кроме исписанного родным почерком тетрадного листа, я больше не видел. Я будто был у себя дома и разговаривал с женой мамой и братом. Пожалуй впервые я всей душой ощутил, что Родина начинается с семьи. Семья — личный тыл для каждого солдата-фронтовика. И как приятно, что в твоем тылу все в порядке! Не понятно только, почему письма на фронт не снабжаются особым литером: «Весьма срочно и быстро», а то сегодня написал, а ответа жди месяцами.

А жизнь на аэродроме шла своим чередом. Васильев осматривает капоты, мотор. Мастер по вооружению, взглянув на пулеметы, не сделавшие ни одного выстрела, пошел осматривать другой самолет. Шинкаренко, который видел, как приятно взволновало меня письмо, стоял неподвижно у самолета и смотрел в степную даль, может быть, вспоминая свои Скоморохи под Житомиром. Я упрятал письмо в нагрудный карман гимнастерки, и мы с Женей пошли на командный пункт докладывать о разведке.

* * *

После обеда летчики лежали на свежем сене. Рядом телефонный аппарат. От слабого ветерка перешептывались желтеющие травы. Высоко в небе парили два орла, а за ними, обучаясь у родителей, уступом шли два орленка.

— Как думает комиссар, — спросил Гринев, глядя в небо, — когда мы покончим с самураями?

— Я готов хоть сегодня. А ты как думаешь?

— Я полагаю… — растягивая слова начал Гринев, но не кончил. — Расскажи-ка, что женушка пишет?

Обычно фронтовики в минуты ожидания боя больше говорят о родных, любимых, чем о войне. И я с охотой выполнил его просьбу.

Гринев задумался. Потом заговорил;

— Надоело бобылем ходить. Уж скоро тридцать стукнет. Вон орлы — цари птиц, — он ткнул рукой в небо — и то парами живут. Как кончится эта заваруха — женюсь. Отпускной билет был уже выписан. Для свадьбы и отпуск специально взял, да вот микадо помешал…

Раздался звонок телефона: всем немедленно в воздух.

Перед нами 70-километровая полоса дыма и огня. Основной плацдарм сражения — восточный берег Халхин-Гола — кишел людьми и техникой. 12 советско-монгольских дивизий и бригад пехоты, кавалерии, танков и бронемашин с артиллерийскими и инженерными частями поднялись из своих укрытий и устремились на самураев.

Монгольская кавалерия, действуя на флангах, сметала отряды прикрытия вражеской конницы. Советские танковые и мотоброневые бригады вместе с пехотой и артиллерией взламывали оборону противника и охватывали кольцом 75-тысячную отборную японскую армию. Наш центр активными действиями не позволял противнику выйти из окружения.

У горы Хамар-Даба, где находился главный командный пункт наших войск, 50-метровая стрела указывала эскадрилье направление на большую группу японских бомбардировщиков. Они летели под охраной истребителей. И их было значительно больше, чем нас.

С надеждой я посмотрел назад, рассчитывая увидеть близко другие группы наших истребителей. Они спешили, но еще были далековато. Успеют ли? Одной нашей эскадрилье будет трудно пробиться к бомбардировщикам.

Как только мы пошли в атаку, все «И-97» дружно навалились на нас и захлестнули боем. Однако кто-то сразу поджег японский истребитель. Огненная карусель треснула. Мы с Гриневым воспользовались этим и пошли на бомбардировщиков. Но на нас сверху сразу же кинулась шестерка «И-97»: одно звено на Гринева, другое — на меня.

Враг настигал нас сзади. Я вижу, как командир уже приготовился принять на себя японские пули: втянул голову в плечи, утопил свое длинное тело в кабине, прячась за бронеспинку. Теперь он не смотрит назад, весь устремился вперед, сосредоточился, чтобы лучше прицелиться. Нет сомнения: он не свернет с курса. Как его защитить?

Я знал, как меток огонь японских истребителей. Смотрю на них. Вижу их противные носы. Они вот-вот изрыгнут смерть. Если я сейчас не защищу командира, то мы погибнем раньше чем достигнем бомбардировщиков. И я немедленно бросил своего «ишачка» на звено, атакующее Гринева. Тройка японцев, сидящая у меня сзади, на миг опоздала с погоней за мной. И этого мига было достаточно, чтобы я длинной очередью из четырех пулеметов окатил японца, ближе других подобравшегося к моему ведущему,

Зная, что враг уже успел подобраться ко мне сзади, резко крутанул машину в сторону. И вовремя: очередь самурая прошла мимо. В этот момент я смог взглянуть на командира. Он уже нырнул под группу врага. В голове ее тут же раздался сильный, перекрывший гул моторов взрыв, вспыхнуло пламя, посыпались бомбы. Это взорвался флагманский бомбардировщик, разметав весь свой плотный строй.

Задача была выполнена. Но где Гринев? Не попали ли в него осколки? Не вцепились ли в него истребители? А может, он сам врезался в флагманский самолет противника?