Сила слабых - Женщины в истории России (XI-XIX вв.)

Иван Иванович Пущин приезжал в имение к Фонвизиным вскоре после их женитьбы, Пущин же навещал поэта в Михайловской ссылке.

Словом, история этой необычной женитьбы была наверняка на устах у многих в тогдашнем не очень обширном светском кругу.

И еще немаловажное обстоятельство: женщины, о которых говорили впоследствии как о прототипе Татьяны Лариной, от Марии Волконской до Воронцовой, были светскими женщинами, далекими от образа скромной сельской дикарки. Зато Фонвизина и по чертам биографии и по психологическому складу, несомненно, близка Татьяне Лариной.

Роман «Евгений Онегин», в том числе и образ Татьяны, постоянно менялся, трансформировался, двигался. Много ли общего у Татьяны с графиней Кочубей, графиней Воронцовой, Каролиной Собаньской или даже с дочерью генерала Раевского?

Нельзя категорически утверждать, что Пушкин, прежде чем писать «Онегина», уже сложил в голове его сюжет на основании семейной истории Фонвизина. Это маловероятно, да и сам творческий процесс сложнее. Возможно, что Татьяна первых глав лишь объективно совпала с характером Натальи Дмитриевны, а ее семейную историю Пушкин услышал не на юге, а уже по возвращении из ссылки, когда работал над заключительными главами романа.

Шестая, седьмая и восьмая главы «Евгения Онегина» были написаны уже после восстания декабристов. Проблема исполненного долга не только в гражданском, но и в человеческом смысле была в это время очень современна и остра. Нравственный поступок становился и гражданской категорией. Александр Тургенев, брат «первого декабриста» Николая Тургенева записал в дневнике, что одни женщины плясали на балах по поводу коронации Николая I, другие летели к своим мужьям, чтобы «зарыться с ними в вечных снегах».

Все, что касалось судьбы сосланных декабристов, как известно, жадно впитывалось поэтом. Все женщины, поехавшие в Сибирь, были известны поименно. И их судьбы просто не могли пройти мимо внимания Пушкина. Вот почему с большой долей вероятности можно утверждать, что в сюжетном повороте судьбы Татьяны, какой она изображена в заключительных главах романа, не последнюю роль сыграли циркулировавшие в обществе рассказы о Фонвизиной.

Как-то в статье «Парадоксы пристального чтения»[211] критик Д. Урнов воскликнул, процитировав строки «но я другому отдана; я буду век ему верна»: «Положа руку на сердце, вы понимаете, что хотел поэт этим сказать?»

Эти слова будут гораздо понятнее и осветятся совсем иным светом, если думать о Татьяне как жене участника заговора, будущего сибирского поселенца. Известно было, что и Волконская, и Фонвизина поехали в Сибирь не по страстной любви к мужу, как Екатерина Трубецкая или Александрина Муравьева, а из чувства долга.

Русская женщина, способная отречься даже от любви во имя исполненного долга, стояла перед восхищенным взором Пушкина как образ душевного совершенства, нравственного героизма.

* * *

В год выхода книги С. Максимова «Сибирь и каторга» в журнале «Русский архив» декабрист Петр Николаевич Свистунов в статье «Отповедь Свистунова» подробно разобрал все фактические ошибки Максимова. Он перечислил малейшие неточности, касавшиеся декабристов, которые он заметил, однако ни словом не упомянул о заявлении С. Максимова, что Фонвизина-Пущина послужила прототипом для Татьяны Лариной. Это было косвенным согласием одного из близких друзей Натальи Дмитриевны на подобное утверждение.

В свете этого может быть дан толчок и к переосмыслению образа генерала из «Евгения Онегина».

Михаил Знаменский, сын священника, духовника и друга Фонвизиной, Пущина, Якушкина, да и всей ялуторовской декабристской колонии, впоследствии известный художник, оставивший нам портреты многих декабристов, и в первую очередь супругов Фонвизиных, писал в своих воспоминаниях:

«В доме Михаила Александровича Фонвизина по случаю праздника всех раньше на ногах и чуть не прежде всех высокая и стройная фигура самого хозяина. При взгляде на эту фигуру невольно рвется на язык название генерал. Недаром же некогда Пушкин сказал про него: «Всех выше грудь и плечи поднимал за ней вошедший генерал...» Да, читатель, вот куда капризом судьбы перенесена была пушкинская Татьяна, или, правильнее сказать, та особа, с которой наш поэт списывал героиню Онегина»[212].

Генерала в «Онегине» мы всегда привыкли считать тупым служакой, воплощением преуспевающего при дворе человека. Но именно здесь сюжет недосказан, оборван на полуслове, а десятая «декабристская» глава недописана. Нам остается простор для догадок. Эта догадка о генерале заставляет по-иному взглянуть и на образ Татьяны. А что если Пушкин собирался изобразить в генерале декабриста и поэтому недописал роман, увидев невозможность это сделать?

Все это делает гипотезу о Фонвизиной как прототипе Татьяны Лариной достаточно вероятной.

Однако вернемся к судьбе Натальи Дмитриевны.