В ноябре 1825 года Александр I внезапно скончался в Таганроге. Муж Волконской спешит туда, чтобы участвовать в церемонии перевозки тела в Петербург и похорон. Во время прощания с телом императора в Москве с ним простилась и Волконская. Это видел и описал стоявший тогда у гроба молодой камер-юнкер, впоследствии известный стихотворец М. Л. Дмитриев: «Вокруг гроба стояли двадцать пять бархатных подушек с русскими и иностранными орденами покойного императора. Для нас, молодых людей, это было между прочим и развлечение; а между тем — стоять ночью при великолепном гробе, окруженным погребальными свечами, при однообразном чтении Евангелия (ибо по коронованных особах читается не псалтырь, а Евангелие), это было что-то величественное, возвышающее душу. Помню, что однажды вошла дама в черном платье, под черной вуалью, поклонилась пред гробом и что-то на него положила. Мы посмотрели — венок из незабудок. Это была княгиня Зенеида Александровна Волконская»[86].
Начиналась другая эпоха. Брат мужа Сергей Волконский был одним из видных деятелей декабристского заговора. Однако эта связь с декабристами не единственная. Екатерина Трубецкая, жена Сергея Трубецкого,— кузина княгини Зинаиды. Мать Трубецкой, графиня Лаваль, и мачеха Волконской — родные сестры. И когда после поражения декабрьского выступления петербургский дом Лавалей, где жил Трубецкой, окружен войсками и в доме идет повальный обыск, вся семья находится у княгини Белосельской-Белозерской, мачехи Зинаиды Александровны. Как отнеслась она сама к восстанию декабристов, мы узнаем из полицейского донесения Бенкендорфу от 9 августа 1826 года: «Между дамами две самые непримиримые и всегда готовые разорвать на части правительство, княгиня Волконская и генеральша Коновницына (мать декабристов братьев Коновницыных. Дочь ее — жена декабриста М. Нарышкина последовала за мужем в Сибирь.— С. К.). Их частные кружки служат средоточием всех недовольных; и нет брани злее той, какую оне извергают на правительство и его слуг»[87].
За две недели до этого доноса Екатерина Трубецкая приехала в Москву, чтобы получить тут формальное разрешение царя следовать за мужем в Сибирь. Вскоре за ней следом приезжает швейцарец Карл Август Воше — секретарь отца Трубецкой, друг ее покойного брата, который вызвался сопровождать ее к мужу. В августе 1826 года Трубецкая вместе со своим спутником навсегда уезжает в Сибирь, откуда ей не суждено будет вернуться. Пройдет несколько месяцев, и княгине Зинаиде опять выпадет судьба провожать из своего московского дома в сибирское изгнание свою невестку Марию Волконскую. Зинаида Александровна устроит в ее честь великолепный музыкальный вечер, который Мария с благодарной нежностью опишет впоследствии в своих воспоминаниях. На этом вечере присутствовал Пушкин.
Открытое публичное чествование жены декабриста, уезжающей вопреки желанию царя, было со стороны Зинаиды Волконской, несомненно, общественно смелым поступком. Когда Воше вернулся из Сибири, доставив туда Трубецкую, он также остановился в доме Волконских. Понимая, что за ним идет неусыпная слежка, княгиня Зинаида для переезда Воше в Петербург поручила его заботам своих близких друзей — Хомякова и Веневитинова. Однако предосторожности не помогли, а поездка с Воше стоила Веневитинову жизни. Оба были арестованы и допрошены, как только въехали в столицу. Во время пребывания на сырой гауптвахте Веневитинов простудился и вскоре скончался в возрасте 22 лет, по завещанию унося в могилу перстень, подаренный ему при расставанье Зинаидой Волконской[88]. Веневитинов любил ее трогательной юношеской любовью, и несомненно, что смерть его была для княгини Зинаиды большим потрясением. Воше был выслан из России. Уезжая навсегда, Воше написал прощальное письмо матери Трубецкой, где содержится высокая оценка нравственных достоинств Волконской: «Есть воспоминания, которых никакая человеческая сила не может изгладить; они в Сибири, они в вас, дорогая графиня, и добрая княгиня Зинаида их разделяет».
Воздухом Москвы дышать становилось все труднее. Однако Волконская не уступает ни властям, ни времени. Вспомним послание Волконской Пушкина. Ее дом — по- прежнему независимый остров «средь толков виста и бостона» Москвы, испуганной репрессиями против декабристов и пытающейся «рассеяться». В своем доме княгиня Зинаида не только демонстративно принимает, но и открыто чествует вернувшегося из ссылки Пушкина и сосланного Адама Мицкевича. Под подозрением сейчас все — но искусство и литература в первую голову. «Вист и бостон» — это теперь и паспорт на лояльность, доказательство политической благонадежности. (Кстати сказать, один из современников пишет, что когда «знакомые просили у княгини позволения составить партию виста, она положительно заявила, что никогда не дозволит, чтобы у нее в доме играли в карты». Очевидно, Пушкин знал об этом запрете.)