Сила меча

Мама постепенно перестала плакать, но плечи её ещё долго вздрагивали. Подошёл Олег, молча протянул маме чистый носовой платок. Мама взяла, вытерла мокрое лицо, попросила Олега, чтобы он не смотрел на неё, “страшная я сейчас”. Олег ответил что‑то вроде того, что она прекрасна, даже когда плачет, но послушно отвёл взгляд.

— Что мне теперь делать, Олег? – как‑то беспомощно спросила мама.

— Да ничего делать не надо, Маринка, – отозвался мой тренер, – всё у Максима в порядке, нос цел, опухоль и синяки быстро сойдут, медицинская помощь не особенно и нужна. В отличие от некоторых других. Да нет, я не про тебя, что ты. Просто ты не думай, что твой сын стал невинной жертвой жестокого избиения. Поверь мне, противник его пострадал гораздо серьёзнее.

— Тоже мне, успокоил, – сказала мама. Но было видно, что известие о том, что в драке пострадал не только я, её действительно немного успокоило, – а ты‑то откуда это знаешь?

— Саня только что рассказал. А он в этих делах немного разбирается. Так что всё хорошо, Маринка. Правда, всё уже хорошо. Максим – молодец, сумел отстоять себя, не дрогнул, хоть и далось ему это нелегко. А теперь ничего серьёзного ему больше не угрожает.

— А что “несерьёзное” ему теперь угрожает? Олег, прошу тебя, скажи, я хочу наконец знать правду! Почему одна я ничего не знаю? Что происходит? Какие теперь проблемы ожидают Максима?

Они говорили обо мне так, как будто меня рядом и не было, и это меня немного задевало. Я решил вмешаться, но не успел.

— Да какие там проблемы… Так, мелкие неприятности. А вон, кстати, появилась одна такая… неприятность. Не такая уж и мелкая, честно говоря.

Тяжёлым переваливающимся шагом к нам решительно приближалась наша школьная директриса. За ней семенили завуч и Светлана Васильевна. Выражение лица директрисы не предвещало ничего хорошего. Классная и завуч выглядели растерянными.

— Соберись, Маринка. Сейчас Максимке потребуется твоя защита. В драках с такими, как он, пацанами он теперь – орёл. А вот перед такими вот “беда–гогами” (Олег вложил в это слово столько презрения и горечи, что мне сразу стало ясно, как он относится к нашей директрисе) твой сын пока что совершенно беззащитен. Готова к “драке”? Молодец! Часть “огня” я возьму на себя, но в основном отдуваться придётся тебе. Ты только будь спокойна, ни в коем случае не заводись. Всё это очень неприятно, даже противно, но и не более того. Помни, что твой сын ни в чём, в чём сейчас его начнут обвинять, совершенно не виноват.

Мама собралась. Я сразу почувствовал, как она из слабой и растерянной женщины превратилась в львицу, готовую насмерть защищать своего детёныша.

— Здравствуйте, Марина Владимировна. Вы‑то мне как раз и нужны, – торжественным и скорбным голосом начала директриса. На меня, Олега и Сашку она даже не взглянула.

— Добрый день, Лариса Викторовна, – вежливо, но как‑то ехидно поздоровался с директрисой Олег, – Здравствуйте! – это уже нормальным тоном обратился он к моей классной и завучихе, имена которых, наверное, не знал.

— Не такой уж этот день и добрый, Олег Иванович, – соизволила заметить Олега директриса, – очень, я бы сказала, недобрый. Итак, Марина Владимировна…

(Олег для неё вновь перестал существовать, как только она отшила его с его “добрым днём”)

– …сегодня в нашей школе произошло страшное, чудовищное происшествие. Даже преступление, уголовное преступление, давайте не будем лукавить друг перед другом и назовём вещи своими именами. В школе, прямо среди белого дня сегодня был зверски избит, почти убит мальчик, Вова Питналин…

(Питон, догадался я. А интересно, про драку с Тайсоном она знает что‑нибудь?)

— И в этом преступлении …

(голос директрисы возвысился, набрал трагичную глубину)

– … Марина Владимировна, мне очень больно об этом говорить,…

(не было вовсе ей больно, такие “проникновенные” речи служили для неё только для того, чтобы сделать больно другим, и когда это удавалось, а удавалось часто, директриса испытывала особое наслаждение)

– …но я вынуждена сказать…

Тут директриса сделала длиннющую многозначительную паузу, демонстрируя, как в ней якобы борется чувство долга с “болью” и “жалостью” к моей маме. Она тянула паузу, тянула бесконечно, мастерски, с наслаждением заставляла помучиться маму, ожидавшую, когда же директриса наконец “разродится” и начнёт говорить по существу. Но вот наконец “чувство долга” после “изнурительной внутренней борьбы” победило в директрисе, и она, с жалостливым наслаждением глядя на маму, продолжила:

– … это чудовищное преступление совершил ваш сын!

Директриса замерла в эффектной позе, вся её грузная, расплывшаяся фигура выражала возвышенный трагизм, фраза была завершена на высокой, даже звенящей ноте и за этой фразой явно должна была последовать ещё одна трагичная и торжественная пауза.

Но паузы не получилось, Олег бесцеремонно разрушил торжественность момента. Не успела директриса закончить, как Олег громко и непочтительно хмыкнул. А потом сказал совершенно будничным, скучным голосом: