Сиятельный

На первый взгляд, всюду здесь царили чистота и порядок, но достаточно было свернуть в подворотню или пройтись по узеньким переулкам от одного кабака к другому, чтобы в полной мере насладиться запахом свободы и вольнодумства. Свобода пахла мочой, вольнодумство своим ароматом было обязано потекам рвоты; вырвавшиеся из-под родительской опеки студенты обычно постигали премудрости избавления от излишков дешевого пива уже в самом начале обучения.

Мы плутать по улочкам с местными злачными местами не стали и вскоре оказались на Леонардо да Винчи-плац. На просторной площади людей заметно прибавилось, и строгость деловых сюртуков убежденных механистов там оказалась изрядно разбавлена фривольными и цветастыми одеяниями творческого люда; помимо факультета естественных наук, Императорская академия включала в себя и высокую школу искусств.

Кто-то играл на скрипке, кто-то танцевал прямо посреди улицы, художники рядком выстроили свои мольберты и оттачивали навыки, зарисовывая стройные шпили академии, нестерпимо блестящие в солнечные дни и благородно-желтые в непогоду. Впрочем, отдельных молодых людей занимали не архитектурные изыски, а фланировавшие неподалеку модницы, которые из-за соломенных шляпок, угловатых жакетов и широких юбок с перетянутыми кушаками талиями напоминали ожившие керосиновые лампы.

Моя брезентовая куртка явно проигрывала в элегантности визитке Альберта, а сапоги хоть и сверкали свежей ваксой, все же не могли сравниться с лакированными туфлями поэта, и я непроизвольно ускорил шаг.

У памятника Леонардо да Винчи несколько человек фехтовали деревянными шпагами, рядом репетировали учащиеся театральных курсов. Лоточники с подносами и пузатыми кофейниками разносили пирожки, бегали мальчишки с листовками.

Один из них обратил внимание на щеголеватый вид Альберта, сунул ему театральную программку и побежал дальше, крича сиплым голосом:

— Последнее представление «Лунного цирка» в рамках большого турне! Не пропустите! Канатоходцы и бородатая женщина! Самый сильный человек в мире! Акробаты и дрессированные львы! Маэстро Марлини — виртуоз научного гипноза! Не пропустите!

Поэт хмыкнул и спрятал листок в карман.

— Надо иногда выбираться в свет, — сообщил он в ответ на мой вопросительный взгляд.

Покинув площадь, мы свернули на соседнюю улочку и почти сразу очутились перед лавкой «Механизмы и раритеты».

— Нам сюда! — указал на нее Альберт.

Внутри оказалось странно. Нет, не так. Мне доводилось бывать в некоторых по-настоящему странных местах, и по сравнению с ними эта лавка выглядела обычнее некуда; ни чучел крокодила под потолком, ни сыплющих искрами электродов. Удивление вызывало сочетание несочетаемого.

Витрины с одной стороны занимали новейшие электрические банки, измерительные приборы и канцелярские принадлежности, стеллажи с другой заполняли кляссеры с почтовыми марками и монетами, фарфоровые статуэтки, часы и прочее антикварное барахло, представляющее интерес лишь для истинных ценителей.

Одна только вещь категорически не вписывалась ни в категорию «механизмов», ни в категорию «раритетов»: прямо над прилавком висело полотно с панорамой прибрежных крепостных сооружений под хмурым осенним небом, сыпавшим на серое море мелким холодным дождем. Картину освещали две электрических лампочки; их лучи придавали изображению странную глубину.

Я так увлекся полотном, что даже не сразу обратил внимание на хозяина лавки — пожилого худощавого господина лет шестидесяти в сюртуке старомодного покроя. Зачесанные назад волосы подчеркивали высокий лоб с глубокими залысинами, усы и редкую бородку тронула седина.

Альберт Брандт обменялся с владельцем лавки рукопожатием, затем представил меня:

— Леопольд, мой хороший друг.

Александр Дьяк радушно поздоровался со мной, затем вышел из-за прилавка и запрокинул голову, рассматривая привлекшую внимание нового знакомого картину.

— Это Кронштадт, — пояснил он. — Окрестности Петрограда, столицы российской провинции.

Я кивнул и неожиданно для себя сообщил:

— Мой дед из России.

— О! — воодушевился хозяин лавки. — И как вас по батюшке?

— Отца звали Борисом.

— Леопольд Борисович! Приятно познакомиться!

Я улыбнулся непривычному звучанию и спросил:

— Вы вгоняете меня в краску. Теперь мне неудобно будет обращаться к вам без отчества.

— Пустое! — рассмеялся Александр Дьяк. — Я покинул Россию пятнадцать лет назад, если кто-то назовет меня по отчеству, вот это будет действительно странно!

Мы посмеялись; поэт обвел рукой витрины и сообщил с гордостью:

— Лео, что бы тебе ни понадобилось: отвертка или пороховой двигатель, — все это отыщется на складе нашего хозяина. А что не отыщется, он достанет по схожей цене!

— Ну, пороховой двигатель мне пока без надобности!

— А что интересует? — деловито уточнил господин Дьяк.

— Трость, — ответил Альберт Брандт, склоняясь над витриной с золотыми гинеями. — Леопольд повредил ногу, и ему нужна трость.

— В этом случае лучше обратиться к врачу, — рекомендовал владелец лавки.

— Брось, Александр! На молодых все заживает лучше, чем на помойных кошках!

— Сколько помойных кошек ты наблюдал?

Поэт расхохотался.