Сиятельный

— Ах так! — Поэт принял вызов и без малейшей заминки парировал: — Игроки в кости и рулетку куда больше полагаются на случайности, нежели завсегдатаи бегов. Те смотрят на лошадь, смотрят на жокея. Изучают статистику, выясняют, в каком состоянии подошли к гонке всадник и скакун. Как они ладят друг с другом, как работают против выставленных на забег конкурентов. Это целая наука, друг мой. Целая наука!

Я рассмеялся.

— Но занимается всем этим какой-то жучок, который не постеснялся содрать с тебя и еще дюжины простаков пару десяток за якобы верную ставку.

— Пятерку, всего лишь пятерку, — поправил меня Альберт. — И ставка действительно верная, Адмирал придет первым.

— Ты выкинул деньги на ветер и скоро в этом убедишься.

— Пари? — предложил поэт.

— Было бы бесчестно с моей стороны усугублять твои потери, — отказался я. — Смотри, уже выводят лошадей.

Альберт вновь приник к биноклю, потом сунул его мне.

— Ты только посмотри на этого красавца! Он просто обречен на победу!

Я взглянул и невольно проникся уверенностью приятеля. Адмирал впечатлял, жгуты мускулов перекатывались под лоснящейся шкурой грациозного животного, движения были плавны и уверенны.

— Позволь! — Поэт забрал бинокль и замурлыкал себе под нос неразборчивую песенку. Потом пихнул меня в бок и кивнул на арену. — Нет, ты только посмотри!

— Да смотрю я, смотрю, — пробормотал я без особого, впрочем, энтузиазма.

Старт! Лошади сорвались с места, и вперед сразу вырвался Адмирал. Он несся подобно ветру и после второго поворота опережал ближайшего преследователя более чем на два корпуса.

— Давай! — заорал Альберт, когда скакуны проносились мимо нас. — Жми! Быстрее!

А вскоре добавил еще пару слов, целиком и полностью нецензурных.

И было от чего!

Бежавший на вторых ролях жеребец с белой отметиной на лбу неожиданно прибавил и начал сокращать отделявшее его от фаворита расстояние. Жокей в черном шлеме и красном камзоле приник к его спине, словно приклеенный.

— Беги, черт тебя дери! — взвыл поэт. — Беги!

Но вот уже отставание сократилось до половины корпуса, затем лошади помчались ноздря в ноздрю, совершили очередной поворот, и Альберт вновь прилип к биноклю.

— Шевели копытами, старая кляча! — зло бормотал он себе под нос, временами перемежая призывы такими заковыристыми словечками, которые заставили бы озадаченно почесать затылок и портового грузчика.

А потом поэт вскочил на ноги, размахнулся и запустил в воздух билеты со ставками, и я ободряюще похлопал его по плечу.

— Денежки на ветер?

— Аргентум! — простонал Альберт. — Лео, ты видел это? Аргентум обошел Адмирала как стоячего!

Я не стал сыпать приятелю соль на душевные раны, просто забрал у него бинокль. Посмотрел на ложу для важных гостей и на миг просто опешил, когда показалось, будто встретился взглядом с Елизаветой-Марией. Быстро опустил бинокль и перевел сбившееся дыхание.

Елизавета-Мария, должно быть, смотрела куда-то в сторону. Не на меня. Она давно уже позабыла о существовании нескладного детектива-констебля, давно выбросила его из головы. Главный инспектор прав — я ей не пара.

И все же я мог бы невзначай перекинуться с ней парой слов. Даже нашел бы повод для этого, вот только охочие до сенсаций газетчики клюнули на мнимое возвращение Прокруста и задвинули статью о музе-убийце в раздел криминальной хроники.

Проклятье!

Настроение враз испортилось, я взглянул на хронометр и спросил:

— Альберт, ты идешь?

— А? Нет! Еще три забега! — отозвался мой излишне азартный приятель, перебирая билеты с оставшимися ставками.

— Мне пора. Увидимся.

— До встречи! — отмахнулся поэт и приложился к фляжке с кальвадосом, но сразу опомнился: — Лео! Заходи завтра! Обязательно! Слышишь?

— Слышу, — ответил я и принялся осторожно спускаться по скользким ступеням на нижний ярус. Нога болеть меньше не стала, и любой неосторожный шаг грозил закончиться падением, столь же нелепым, сколь и болезненным.

Но обошлось. Даже равновесия ни разу не потерял.

А потом, уже выйдя на площадь перед ипподромом, я вдруг почувствовал неладное, недоуменно обернулся и опешил от неожиданности, лицом к лицу столкнувшись с Елизаветой-Марией.

Моей Елизаветой-Марией, суккубом!

Меня аж передернуло от возмущения, но скандала я устраивать не стал.

— Какого черта ты здесь делаешь? — лишь тихонько прошептал я, когда девушка нагнала меня и взяла под руку.

— Ты не пришел ночевать, — напомнила Елизавета-Мария, — и я начала волноваться.

— Как ты меня нашла?

— Мы с тобой связаны, не забывай об этом.

— Не делай так больше! — приказал я.

— Леопольд, — недобро прищурилась девушка. — Все зависит только от тебя. — И, без какого-либо перехода вновь став милой и заботливой, проворковала: — Едем домой, дорогой?

Я покачал головой:

— У меня дела.

— Могу я пойти с тобой?

— Нет, — отрезал я и нехотя объяснил свое решение: — Твое присутствие будет неуместно.

— Очередные покойники?

— Не мои, — ответил я, слегка покривив душой.

— От тебя по-прежнему пахнет смертью, Лео, — понизила голос Елизавета-Мария. — Смертью и страхом.

— Хватит!

Но суккуба не так легко было отшить.