Читаем Сияние снегов полностью

Сияние снегов

Одну я прожил или две,неволен и несветел,но я не думал о Литве,пока тебя не встретил.Сквозь дым и сон едва-едванашел единоверца.А ты мне все: «Литва, Литва…» –как о святыне сердца…И вот, дыханье затая,огнем зари облиты,сошли, как в тайну, ты и яна вильнюсские плиты.Плыла, как лодочка, Литва,смолою пахли доски,в лесах высокая листвашумела по-литовски.Твои глаза под цвет лесов,так сладко целовать их,но рядом тысячи Христовповисли на распятьях.Я ведал сам и верил снам,бродя по крестной пуще,что наш восторг ее сынамбыл оскорбленья пуще.Пусть я из простаков простак,но как нам выжить все же,когда от боли на крестахдрожат ладони Божьи?..И мученическая смертьни капли не суровей,чем о любви своей не сметьпроговориться в слове.Сквозь боль пронесший на губахозноб сосны и тмина,Чюрленис – ты безумный Бахиз рощи Гедимина.За нами гнался дикий вексвоим дыханьем сжечь нас,но серебром небесных рекнам лбы студила Вечность.И стали от веселых слезу нас глаза туманны,когда и нам пройти пришлосьу стен костела Анны.Их тихий свет в себе храня,их простотою мерясь,мы не разлюбим те края,где протекает Нерис.Я перед той тоской винюсь,какой никто б не вынес,но знай, что я еще вернуськ твоим ладоням, Вильнюс.

(1973)

<p>Рига</p>Как Золотую Книгув застежках золотых же,я башенную Ригучитаю по-латышски.Улыбкой птицеликойсмеется сквозь века мнецаревна-горемыкаиз дерева и камня.Касавшиеся Ригипокоятся во прахе –кафтаны и вериги,тевтоны и варяги.Здесь край светловолосых,чье прошлое сокрыто,но в речи отголосоксвященного санскрита.Где Даугава катитраскатистые воды,растил костлявый прадедцветок своей свободы.Он был рыбак и резчики тешил душу сказкой,а воду брал из речекс кувшинками и ряской.Служа мечте заслоном,ладонью меч намацав,бросал его со звономна панцири германцев.И просыпалась Рига,ища трудов и споров,от птиц железных крикана остриях соборов…А я чужой всему здесь,и мне на стыд и завистьчужого сна дремучесть,чужого сада завязь.Как божия коровка,под башнями брожу я.Мне грустно и неловкосмотреть на жизнь чужую.Как будто бы на Сене,а может быть, на Рейнедуши моей спасенье –вечерние кофейни.Вхожу, горбат и робок,об угол стойки ранюсьи пью из темных стопок,что грел в ладонях Райнис…Ушедшему отсюдаскитаться и таитьсязапомнится как чудобалтийская столица.И ночью безнебеснойуслышим я и Лиля,как петушок железныйзовет зарю со шпиля.Гори, сияй, перечь-касудьбе – карге унылой,янтарное колечкона пальчике у милой.Да будут наши речисветлы и нелукавы,как розовые свечипред ликом Даугавы.

1972

<p>«Улыбнись мне еле-еле…»</p>

Перейти на страницу: