Через полчаса ходьбы по буеракам, когда Савельев уже решил, что всем точно каюк, а Дубняк отследил, что движутся они строго на север, — глазам их открылась большая поляна со здоровенным костром в центре и несколькими маленькими по краям. По поляне сновали люди, одетые так же, как их провожатый; семеро мужчин сидели у главного костра, что-то доедая. Провожатый вполне по-современному помахал им рукой и скрылся на другом краю поляны. От костра отошел приземистый безбородый мужик монголоидной внешности и поманил их к себе.
— Гости сели и ели с нами, — сказал он. Все с облегчением скинули рюкзаки и расселись вокруг костра на необычно толстых шкурах с жестким мехом. Росомаха, что ли? — подумал Валя. Он никогда не видел живую росомаху. Один из сидевших порылся в углях с краю кострища и вытащил несколько черных кусков чего-то несъедобного с виду.
— Вы манси? — спросил Валя, уже понимая, что никакие это не манси.
— Мы арии, — обыденно сказал мужик. — Я Николай Егорыч.
Следом по кругу представились остальные — имена у всех были вполне заурядные: Алексей, Кирилл, Степан, Петр Егорыч (брат Николая) и их отец, почему-то Тимофей Павлович.
— В каком смысле арии? — бестактно спросил Окунев.
— В прямом, — ответил Николай Егорыч. — Люди. Люди уходят туда, туда, туда, — он ткнул пальцем в разные стороны. — Мы остаемся.
— Но вы… Как бы это… Не похожи, — возразил Окунев.
— Не понимаю, — вмешался человек, назвавшийся Степаном. — Гости говорят, не похожи, но не видят, на что не похожи.
— Но есть же исследования, — сказал Валя. — Многие сходятся на том, что арии были похожи на европейцев.
— Ваши ученые не спрашивают. Мы не говорим. Гости ели мясо, потом говорили. — И он замолчал, сосредоточившись на еде.
Все с ума посходили. Город в двух шагах, люди живут, а тут арии. Гиперборея, блин. Тут Валя задумался. По одной из версий Гиперборея находилась где-то в этих краях, только севернее. Теоретически… Но места хоженые, не может целый народ, пусть и малочисленный, столько веков тайно существовать среди прочих. Тем более тайны никакой они не делают, нас пригласили к себе… Он, как сумел, соскреб с теплого куска мяса золу и осторожно надкусил. На удивление мясо оказалось сочным и мягким, вкус его был странным, не похожим ни на что, горьковатым — но горечь была приятная, оставлявшая на языке изумительное послевкусие. Валю охватило странное ощущение, которого он все не мог сформулировать — состояние, близкое к счастью, священный трепет, будто он не просто ел мясо, а прикасался к чему-то огромному, древнему и величественному, как сама планета. Но что это? Медвежатина? Валя когда-то ее пробовал, но вкуса не помнил.
— Это медведь? — спросил он, прожевав.
— Ты медведь, — почему-то развеселился Николай Егорыч. — Это мамонт! Вчера приходит мамонт, гостям удача, свежее мясо! Потом засолили, завялили, завтра жесткое стало.
— Нет, правда. Что это? — поддержал Тихонов.
— Хобот, — сказал арий.
Все почтительно помолчали. Наконец Савельев спросил:
— Вы не знаете ничего об упавшем самолете? Два месяца назад где-то здесь упал, там остались выжившие, мы их ищем. Я сигналы получил.
— Самолет не знаем, — сказал Степан и медленно покачал головой, словно катая в ней эту мысль: самолет? — нет, самолет не знаем.
— Нет, не знаем, — подтвердил Кирилл.
— Два месяца долго, — вступил Николай Егорыч. — В лесу никто не выжил, когда не знал, куда ходить. Хохо приходит.
Речь у ариев была странная — Валя никак не мог понять, что в ней происходит с грамматическим временем. Похоже, будущего для них вовсе не существовало, а повелительное наклонение всегда выражалось прошедшим — как в грубой, армейской или бандитской русской форме: «Живо встал! Пошел сделал!». Категория давнопрошедшего выражалась с помощью «однако»: однако не видели. Однако не ходили.
К костру подошли женщины — две молоденькие, лет по семнадцати, были очень даже ничего, и Валя им улыбнулся. Они демонстративно отвернулись, но искоса поглядывали и тоже улыбались. Николай Егорыч встал.
— Гости пошли к шаману, — с этими словами он зашагал прочь от костра.
Валя первым вскочил и пошел за ним, следом поспешили и остальные. Николай Егорыч подвел их к дальнему небольшому костру, метрах в десяти от него развернулся и ушел.
Шаман выглядел как шаман. Он возвышался над ними, сидя на огромном сооружении странной формы, покрытом шкурами. Весь он был в мехах, перьях и ожерельях из когтей, но оказался неожиданно молод — явно моложе Николая Егорыча, чуть старше их лесного провожатого. Впрочем, кто их разберет, монголоидов. Он кивком пригласил их сесть — по-простому, на землю, на такие же шкуры, как у большого костра.
— Гости сыты, и можно говорить, — сказал шаман.
Гости робко поздоровались.
— Мы искали упавший самолет, — сказал Тихонов. — И встретили в лесу одного из ваших. Он нас и привел.
Шаман кивнул.
— Нам сказали, что про самолет ничего не знают, — продолжал Тихонов, оглянувшись на остальных.
— Но мы слышали их, они вышли на связь по радио, — добавил дядя Игорь. — Координаты вроде ваши.