Сифилис

— Я буду жаловаться! Я доберусь до высших инстанций, я от вас не оставлю камня на камне! — Мнухин скинул ботинки, снял носки, зашнуровался и надел носки на руки. — Чтоб заразы не нахвататься! — дерзко пояснил он.

— Как вам будет угодно, любезный Андрей Андреевич, — начал вкрадчиво Борзов. — У нас есть предположение, что вы являетесь носителем инфекции, именуемой «сифилис».

— Сифилис?! Какая гадость! Уж лучше рак или простатит! — с пафосом вскричал Мнухин, скрестив на груди руки в носках и выпятив губу.

— Лариса Васильевна предполагает, что заразилась именно от вас, — продолжал Борзов.

Бедная Лариса Васильевна дрожала, ни жива ни мертва, прикрыв лобок ладонями. Мнухин даже не удостоил её взглядом.

— Более того, Андрей Андреевич, — заключил Борзов, — Лариса Васильевна открылась, что вы принудили её…

Мнухин исполнился фальшивого достоинства:

— Она лжёт, негодяйка такая!

— Сергей Модестович! — молодецки крикнул Борзов. Займитесь Андрей Андреичем! Препоручаю его на ваше усмотрение.

Мнухин, сопровождаемый Сергеем Модестовичем, с гордо поднятой головой удалился за ширму.

Все, что там происходило, Лариса Васильевна видела так, будто находилась в театре теней. Мнухин пару раз возмущенно сказал:

— Я не обязан отчитываться! — ойкнул: — Коновал!

Потом Сергей Модестович бросил в лоток какой-то инструмент и устало пробасил:

— Акимовна! Готовь бужи!

Приковыляла нянька, толкая перед собой тележку. На салфетках лежали острые спицы различных калибров.

— Отлично! — Тень Сергея Модестовича взяла неправдоподобно увеличившийся буж. Другой рукой Сергей Модестович обхватил так же оптически увеличенный член Мнухина и медленно вкрутил туда буж, с пристрастием спрашивая: — Ссильничали секретаршу, Андрей Андреич?

— Знать ничего не знаю, — прошипел Мнухин.

Сергей Модестович сменил буж.

— Ссильничал?!

Мнухин терпел, как партизан, и тихо матерился. На третьем буже он сорвался:

— Да, да, ну и что тут такого?! Она сама хотела!

Сергей Модестович, схожий с тореадором, выглянул из-за ширмы.

— Андрей Андреич в насилии сознаются!

— Правда восторжествовала! — Борзов ободряюще посмотрел на Ларису Васильевну.

— Это первое, — заключил Сергей Модестович, — а второе — у нашего Анри Андреича сифилиса не обнаружено.

— Поздравляем, легко отделались, — сказал Борзов.

— Малой кровью, — усмехаясь, подтвердил Сергей Модестович.

— Камня на камне не оставлю! — Мнухин подтянул носки и уничтожающе оглядел Ларису Васильевну. — Уволю! Завтра же! — и вышел, шарахнув дверью.

*

— Хотелось бы ляпнуть: «Подыхай, развратная баба!», но эмоции врача не должны брать верх над его разумом, — невесело диктовал Борзов.

Лариса Васильевна не знала, куда глаза девать.

— Голубушка, вам придётся рассказать нам все, — сказал наконец Борзов, — думаю, что уместно напомнить об уголовной ответственности за преступное укрывательство фактов.

— Я клянусь, что за последние полгода ни с кем не вступала в половые контакты, кроме Мнухина, — вытянувшись в струнку, отчеканила Лариса Васильевна.

— Не брешешь? — спросил Борзов с каким-то деревенским простодушием. — А то у меня сердце схватило… Инфаркт, не дай бог. Вот помру — что станет с пасекой в Лихтовке? Пропадут мои пчёлки… Ведь такие разумные твари, диву даёшься!

Борзов как-то сразу подряхлел и растерял профессорский лоск.

— Я ведь в селе-то родился, пастушил мальцом, гусей пас, мамку с папкой уважал… Кабы не мед-прополис, давно там был бы. — Он многозначительно потыкал пальцем в потолок. — До чего в деревне хорошо: сидишь в глубине цветущего сада, пьёшь душистый крепкий чай, на столе шумит старинный самовар, и Анна Гавриловна пироги подаёт… — Борзов словно отмахнулся от восхитительного видения. Анна Гавриловна и Сергей Модестович в это время слёзно умилялись.

— Читать любите? — Неожиданно опростившийся Борзов осторожно плёл туман из всяких «таперя», «кубыть», «дюже», и Ларисе Васильевне померещилась чужая, книжная любовь, хрященосый казак, казачка в стогу, вихри враждебные, выстрелы и река, величавая, как ртуть…

— Отчего же, голубушка, ваш выбор пал на «Тихий Дон»?

— Чем плох Шолохов? — удивилась Лариса Васильевна.

— Какая художественная неразборчивость, — прошипела Анна Гавриловна.

— И беспечность, — добавил Борзов. — Анна Гавриловна, принесите экземплярчик издания…

Борзов пролистал половину тома, потом, ведя пальцем по странице сверху вниз, прочёл вслух:

— «Дарья криво улыбнулась и впервые за разговор подняла полышущие огнём глаза: — У меня сифилис. Это от какого не вылечиваются, от какого носы проваливаются».

— Нет сомнений, — Борзов торжествующе захлопнул книгу, вы, голубушка, заразились от печатного слова! Редкий, конечно, случай. На моей памяти двенадцатый…

*

— Без паники! Только лечиться! Иного способа нет. — Борзов говорил уверенно и спокойно.

— Быть такого не может! — всхлипывала Лариса Васильевна.

— Вам сегодня же следует лечь в больницу. Госпитализация заражённых особо опасными формами сифилиса производится немедленно, в течение двадцати четырёх часов. Таковы непреклонные, жёсткие требования, принятые в нашей стране. Начало лечения — обязательно в условиях стационара.