Сидоровы Центурии

Привлеченные к работе в биофизической лаборатории аспиранты математического факультета НГУ разработали программу для построения филогенетических деревьев молекулы ДНК с различными диапазонами акустических колебаний. Однако, университетская "железяка" — ЭВМ типа ЕС-1022 — работала из рук вон плохо. Она и сама по себе была полубракованная, как, впрочем, большинство советских компьютеров. Но плюс к тому она не получала должного ухода. Инженеры во главе с начальником Вычислительного центра тов. Онопко по большей части "квасили" технический спирт, полагающийся для техобслуживания ЭВМ, но само техобслуживание проводили только после большого пинка сверху. Сергей Сергеевич, не будучи членом КПСС, даже вынужден был обратиться в партком университета о неудовлетворительной работе ВЦ, ссылаясь на постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР (19 апреля 1974 г.) "О мерах по ускорению развития молекулярной биологии и молекулярной генетики и использованию их достижений в народном хозяйстве".

Несмотря на отдельные недостатки в работе Вычислительного центра, Сергей Сергеевич и его коллега Фишман установили, что акустические колебания "пустых" участков ДНК, не содержащие коды белков, способны при определенных условиях активировать механизм генетической памяти индивида. Открытие это было сделано случайно, — почти также, как в 1895 году немецкий ученый Вильгельм Рентген обнаружил лучи, впоследствии названные в честь его "рентгеновскими". Подвергая различные объекты воздействию данного типа излучения и, меняя их, Рентген увидел, как на стене появилась проекция костей его собственной руки.

Сергей Сергеевич Мерцалов на всю жизнь запомнил 16 марта 1977 года, — тот день, когда, отправившись на свою дачу в Барышево, он прихватил с собой пару магнитофонных катушек, чтобы на досуге послушать инвенции Баха, джазовые версии пьес Прокофьева, Шостаковича и композицию джаз-квинтета Олега Гоцкозика "Восточная Сюита". Он не был заядлым меломаном, но классику и современную джазовую музыку любил, полагая, что она хорошо успокаивает нервы и укрепляет сон. Ранее на этих двух катушках записывались, стирались и снова записывались шумы человеческой Y-хромосомы.

В нескольких местах магнитофонные ленты были "зажеваны", и для использования в научных целях уже не годились. Сергей Сергеевич забрал эти катушки домой, еще пару недель они валялись в ящике его письменного стола, а потом он отдал их своему приятелю, который был настоящим любителем классической музыки, для того, чтобы тот записал на них "что-нибудь новенькое".

Итак, вечером, растопив камин и отхлебнув сваренного на электроплитке глинтвейна, Сергей Сергеевич, включил магнитофон марки "Яуза", чтобы насладиться духом свободного джаза. Где-то на Прокофьеве его эстетическое чувство сильно покорежилось, а потом ему со страшной силой захотелось вздремнуть. Сделав это, он в сей же миг обнаружил себя сидящим на низкой скамейке в компании товарищей, одинаково одетых в белые простыни с алой каймой.

Потом он догадался, что он не в бане, и на нем не простынь, а тога, и язык, на котором товарищи общаются между собой — не русский, а скорее латинский, который он знал еще хуже, чем английский. Но все-таки что-то знал, иначе как бы он смог ответить на вопрос о том, следует повышать жалование легионерам, или нет? Однако же он ответил, что зафиксировал председательствующий товарищ, которого все называли Луцием Марцием Ценсорием. После этого присутствующие обратились к нему с вопросом:

— Доколе консул намерен терпеть поношение плебеев по поводу якобы присвоенной им контрибуции в размере 5 миллионов сестерциев?

Сергей Сергеевич так возмутился, что, не дожидаясь разрешения председательствующего, вскочил с места и прямо заявил, что эти средства были им потрачены исключительно на фураж для лошадей и питание военнослужащих, поскольку торговцы в Афинах еще весной взвинтили цены в три-четыре раза против обычного. Ему рукоплескали, и он проснулся.

Заснув во второй раз, но уже на Шостаковиче, Сергей Сергеевич увидел себя стоящим на верхней палубе парусно-весельного судна, прибывающего в порт назначения, о котором провозгласил сидящий в корзине на грот-мачте дозорный громким криком:

— Марсель! Виват! Марсель!

В это время Сергей Сергеевич спорил с монахом-бенедиктианцем о соотношении божественной и человеческой природы Христа, склоняясь к монофизитской ереси. Монах в богословских вопросах оказался продвинутым, и терпеливо и обстоятельно объяснял ему различие терминов "подобосущий" и "единосущий". По-гречески эти два слова — "омоусиос" и "омиусиос" — разнятся написанием только одной единственной буквы — "йоты", в которой, по мнению монаха, сошлись начало и конец Вселенной.

— Резонно! — подумал Сергей Сергеевич, вдохнул полной грудью соленый воздух и… проснулся.