Сидение раскольников в Соловках

- Много чести будет всякую гуньку кабацкую царской порфире приравнивать.

Между тем келарь Нафанаил, ходя меж ратных людей, бил им челом, чтоб они умилостивились, взяли назад ружья.

- Братцы! Православные! - молил старец. - Будьте воинами Христовыми, не дайте на поругание обитель божию, святую отчину и дедину преподобных отец наших Зосимы-Савватия: они, светы, стоят ноне у престола Господня, ручки сложимши, за нас Бога молят, да не излиет на нас фиал гнева своего. Детушки! Воины Христовы! Постойте за святую обитель, как допрежь того стояли!

Но и Геронтий все более возвышал голос.

- Кто противник царю - Богу противится! - перекрикивал он всех своею трубою.

Никанор понял, что наступает решительная минута, и закричал к ратным людям, указывая на Геронтия и на черных попов:

- Что на них смотреть! Мечите их всех в колодки!.. Мы и без попов проживем: в церкви часы станем говорить, и попы нам не указчики - у нас един поп Бог и Его всевидящее око.

Не знал тогда Никанор, что его слова "без попов проживем" послужат источником того исторического явления в русской жизни, которое выразилось в "беспоповщине".

Ратные кинулись на Геронтия и на всех черных попов и почти на руках стащили их в монастырскую тюрьму. А юродивый продолжал сидеть на земле и, раскачивая своею лохматою головою, жалобно причитал:

Эх, братцы, мало нас,

Сударики, маненько...

XI. ВОРОВСКОЙ АТАМАН СПИРЯ БЕШЕНЫЙ

- В ту пору, еще до Стеньки Разина, гулял на Волге воровской атаман Спиря, по прозванию Бешеный. Уж и точно, что бешеный был! Такого я отродясь не видывал. Да и как его земля-матушка держала! Да она, поди, земля-то, и не примет его, окаянного! Был он родом из детей боярских, да только царской службы не служил, царским воеводам пятами покивал, и был таков: все считался в нетях, а братья его, у него было их четверо, все были в естях. Каждую весну собиралась его станица понизовой вольницы - как весна, так и кличет клич: "Эй, вы, голые и босые, кнутом сеченные, катом меченные, холопы боярски и рейтары царски! Валите в мою станицу, по Волге-матушке гулять, зипуны добывать!" Ну и сыпанут к ему голутвенные да отчаянные, что осы на мед. А станы его были по Волге по всей, и в Жигулевых горах, и под Лысковом, и под Макарьем, и пониже Саратова, и повыше Царицына. Соберется это станица Спирина, не одна сотня голутьбы, не две и не четыре, а в тысячу шапок и больше того, соберется эта галичь, а косные лодочки у него давно готовы, вверх пузом лежат по Жигулевским яругам, слетелось воронье драное да рваное, кто с ружьем, с ножом за поясом да за онучкой-поворозкой, кто с кистенем, а кто и просто с дубиной, да осиной, возьмут в руки Яровы весельца, грянут весновую службу, ну и пошла строчить строка кровавая как к городу либо к боярской усадьбе, и пошел по крышам да по подклетью летать "красный петух", красными крыльями до неба машет, "кукареку" поет от зари до зари. А Спиря кричит: "Добывай, братцы, зипуны с плеч боярских да подьячих, крапивного семени, а коли зипуны не сымаются с плеч, с кожей сымай!" Хоть и боярское отродье, сам-от атаман, а готов был всех бояр да подьячих в ложке воды утопить и эту воду выпить.

- Насолили, должно, эти бояре ему.

- Был пересол, это правда. Бегал он однова от службы, в нетях был, это еще смолоду, когда только женился: с год эдак пожил с женой, ребеночка прижил с ею, дочку, а тут вести пришли, чтоб все дети боярские в поход снаряжались. Братья-то его в естях объявились, а он в нетях, на низы, на Волгу сошел. Долго ли, коротко ли нетовал, а об молодой жене не забывал, все тянуло его повидать ее и с дочкой. Вот однова он и нагрянь в свою вотчину, да ночью, чтоб никто из холопей не видал да воеводе не донес. Приходит. Дело было летом. Так да эдак, пробрался он к свому двору, прополз садком к светелке, где жила его жена. Ноли слышит, под ракитовым кустом что-то шушукает. Он по-за кустом, словно еж, пробрался да и слушает: "Настенька, разлапушка, а что, коли твой постылый из нетей воротится?" - "Не знаю, соколик мой, что и будет со мной... Останется одно: со крутого бережочка да в реку". - "Что ты, не моги и думать об этом! Мы лучше сделаем его в нетях на веки вечные". - "Как же это? А коли придет?" - "Тут-то мы ему нетей и поднесем: так на тот свет в нетях и уйдет". А он все это слышит... "А, - говорит, - змея подколодная! Так я же вас в нетях сделаю, а сам останусь в естях". Да тут же и положил их на месте. Его бросил под кустом, а у нее голову отрубил и унес с собой.

- С кем же это она, подлая, снюхалась?

- С его ж воеводой, с Мышецким-князем.

- Поделом им.

- Поделом! Эх ты, рыбин сын! А сам нешто не нюхал чужих жен?

- Нюхал, нюхал, да не попадался.

- То-то! А попадись-ка...

- Да ты полно спорить, дядя Серега, сказывай дальше... Ну, отсек ей голову?