Сибирский текст в национальном сюжетном пространстве

Образно-географическое поле Урала – Зауралья – Сибири словно прошивается, пронизывается ориентированными с запада на восток – юго-восток пространственными представлениями, развиваемыми на базе мифа о Ермаке. Важно при этом, что данный миф, по сути, история событий, связанных с движением по пограничным рекам: Волге, Каме, Чусовой, Серебрянке, Иртышу и т.д. Уральские владения Строгановых на пути Ермака в Сибирь становятся своего рода «ситом» или мембраной, пропускающей казаков в Зауралье. Фактически в этой истории Урал не воображается как горы по преимуществу, хотя в легендах о Ермаке есть и пещеры чусовского камня, и шиханы, и клады в пещерах (подобное типично и для чисто «речных» народных мифов, например, волжский миф о Стеньке Разине). Урал в ермаковском мифе воображается, скорее, как более-менее равнинно-холмистое речное пространство, ведущее казачью дружину в Сибирь; он не видится здесь суровым Камнем, препятствующим походу на восток. Подобная иллюзия, возникающая при непосредственном восприятии легенды о Ермаке, возможно, не случайна и связана с позднейшими текстовыми наслоениями и вариациями, обеспечивающими обратный ход географических образов. Другими словами, равнинный, плоский рельеф Западно-Сибирской низменности мог «выровнять» и ландшафтные репрезентации различных местных вариантов мифа, складывавшиеся post factum, гораздо позднее событий конца XVI в. в условиях постепенного масштабного осознания важности финальных событий конкретной истории (борьбы с Кучумом, гибели Ер-мака), происходивших уже в Зауралье. Так или иначе, предполагаемая нами образно-географическая аберрация в связке Урал – Зауралье – Сибирь позволяет «срастить» эти пространства, представить их архетипом-первообразом единого «равнинно-плоскостного» потока российской метагеографии, двигающейся и расширяющейся на восток и юго-восток.

Стрела и шар: «геограмма» Зауралья

Для более полного, целостного понимания содержательного образно-географического перехода Сибирь – Зауралье можно использовать концепты шара и стрелы. Географический, или историко-географический, образ Сибири формировался в течение нескольких столетий как шар или сфера – иначе говоря, большинство знаков, символов, архетипов и стереотипов, связанных с этим образом и связываемых данным образом в единую систему, удобнее представлять как постоянно закругляющуюся бесконечную поверхность, ориентированную в любой её точке на самоё себя55. Здесь мы можем уверенно говорить даже о типе метагеографического образа-шара или сферы, формирующей, как правило, соответствующую конкретную топографию и топологию фрактальных и фрактализующихся мест – эти места в рамках своего самоподобия стремятся к тотальной внутренней пространственности, порождающей геоонтологии стоящего, застаивающегося, расшатавшегося, «вывихнутого», постоянно «распадающегося» времени (ср. в «Гамлете»: “The time is out of joint” и метафизическое продолжение этой темы в поэзии Мандельштама 1920-х гг. с «выходом» в Сибирь, «жаркую шубу сибирских степей»).

В свою очередь, метагеографический образ Зауралья можно рассматривать как стрелу, пронизывающую, протыкающую «дымящийся шар» Сибири и словно заставляющую его превращаться, трансформироваться в ряд самовоспроизводящихся спиралей, создающих одновременно пространственный эффект ретроспективы и перспективы, «геограмму» всех возможных локальных мифов и текстов, культурных ландшафтов, становящихся уже уникальными представлениями закрепляющихся тем самым мест. Метагеографический образ-стрела, по всей видимости, может выступать как тип упорядоченных и в то же время расходящихся временных последовательностей, постоянно координируемых и соотносимых в рамках всё новых и новых опытов пространственности.

Эти новые возможные опыты пространственности должны опираться всякий раз на метагеографическое понимание Зауралья как расширяющегося образа. В таком случае нужен предварительный метагеографический анализ приставки «за-» и, собственно, дефиса, расчленяющего и разделяющего в какой-то момент пространство Урала и то, что за ним следует.