Сибирская жуть-4. Не будите спящую тайгу

— Профессор, нас уверяют, что в Сибири есть места, где водятся мамонты. Как вы считаете, можно ли послать туда экспедицию? Нам необходимо ваше мнение, сенсей…

— Сибирь… Сибирь… Земля Санникова… Остров Семенова… — забормотал патриарх…

— Мамонт может там быть, только если сохранилась растительность времен Великого оледенения. Вы думаете, это может быть?

— Земля Санникова… Мамонт… Анкилоны… — Тоетоми Хидэеси продолжал блаженно бормотать, и перед его внутренним взором плыла река… давно покойный академик… Рыжие скалы Новосибирских островов над пронзительно-синим морем… пещерный медведь, сожравший масло из ручья… шерстистые носороги бегут по тропе, приходится прыгать, влетать в кусты, слыша позади сопение и дробный топот… И почтенный профессор и патриарх сам не мог бы сейчас сказать, что он видел собственными глазами, что слышал от давно умерших коллег, а что прочитал — и если прочитал, то в какой книге. Все смешалось в голове старого, очень старого и очень почтенного человека.

Здесь надо отметить с полной, с совершеннейшей определенностью — оба японца были умнейшие люди. Умнейшие, и к тому же очень хитрые, проницательные и недоверчивые. И с хорошей интуицией — как большинство японцев с их сложным, избегающим определенности языком, с их культурой, исключающей выяснение отношений.

И во всей этой истории они начали действовать весьма и весьма правильно. Но вот как раз с этого момента начало сказываться столкновение разных культур, и это имело самые печальные последствия. А другой причиной происшедшего стало то, что очень уж нужен был мамонт, и что Хидэеси подтвердил — в Сибири могут быть мамонты!

Сильной стороной японской культуры является почитание старцев. Но слабости, как известно, являются лишь продолжениями наших достоинств. Японцы слишком почитают старцев, тем более заслуженных старцев. Предположить, что Тоетоми Хидэеси впал в маразм, было бы неприлично, было бы нарушением устоявшихся норм, отходом от народных обычаев — и ученые отнюдь не сделали этого предположения. Тем более, было бы совершенно немыслимо перепроверить сказанное Тоетоми, спросив у кого-то другого, пусть даже у кого-то посовременнее. Даже думать об этом было бы просто неприлично. Японцы и не думали. Они действовали, получив необходимую поддержку.

Ага, вот и он, русский гость. Сосэки так и не понял до конца, кто все-таки живет в Сибири — русские или сибиряки? Говорят вроде по-русски, а называют себя сибиряками. Правда, что русские — не отрицают.

Из блюда с заливным торчала желтоватая плешь, обрамленная венчиком грязных волосенок. Несколько мгновений Тоекуда задумчиво созерцал, потом постучал по плеши согнутым указательным пальцем. Не помогло, и Тоекуда постучал сильнее.

Рывком вскинулась, хрюкнула голова. Куски заливного отваливались от левой половинки лица, звучно плюхались обратно в блюдо. Поросячьи глазки лихо забегали по стенам и потолку, не без труда сфокусировались на пришедших.

Всем известно, что нельзя иметь дело с дегенератами. Если у человека нет подбородочного выступа, если его лоб убегает назад, как лоб неандертальца, с ним нельзя вести переговоры, сотрудничать, заключать договоры и вообще чем меньше общаться — тем лучше.

Но вот тут-то и сказалось взаимодействие людей разных культур. Будь этот человек японцем, ученые немедленно прекратили бы общение. Но японцы исходили из того, что пес их знает, какие они там, в их России и Сибири.

Не менее известно, что с обладателем таких глаз тоже нельзя иметь дело. Эти маленькие хитрые глазки пребывали в постоянном движении, ни на секунду не останавливаясь на лице собеседника. Бегающие глазки, человек, не смотрящий в глаза собеседнику, — это было крайне подозрительно.

Но и тут японцы отказывались судить Чижикова, как человека не своей культуры. И насторожиться-то насторожились… Но тут же и устыдились своей собственной настороженности, приняв ее за пережитки японской островной ксенофобии. Современные японцы так же стыдятся своих предрассудков, как люди всех других стран и народов. Тоекуда даже прочел сам себе нотацию за то, что на старости лет начал впадать в расизм.

Господин Сосэки был исключительно вежлив:

— Мамонт у вас с собой?

— Мамонт бегает в тайге, — по-русски ответил плешивый. Пожевал губами и добавил: — Но я точно знаю, где он.

После чего с невероятной скоростью налил себе коньяку, еще быстрее выпил и опять плюхнулся в заливное.

Тоекуда успел поймать совершенно трезвый, оценивающий взгляд Чижикова. Будь Тоекуда европейцем, этого взгляда ему тоже вполне хватило бы, чтобы прекратить переговоры. Но он, увы, снова устыдился своего расизма и стал оценивать так же, как оценивал бы японцев. У японцев, во-первых, пьянствовать вовсе не стыдно. Наоборот, нализаться — это вроде бы очень даже мужской, вполне солидный поступок. А во-вторых, японцы часто усилием воли умеют трезветь и отпускают себя снова. И европейцы в смешанных компаниях не всегда понимают — трезвы или пьяны собутыльники. Так что поймать абсолютно трезвый, изучающий взгляд совершенно пьяного японца — дело в общем-то вполне обычное.